Илья Эренбург - Война. Апрель 1942 г. - март 1943 г.

Можно ли сопоставить те высокие чувства, которые расширяют сердца защитников нашей родины, с низкими побуждениями немецких захватчиков? Враг идет за краденым салом. Мы защищаем колыбели наших детей. Враг идет, чтобы захватить чужую землю, какое-то «пространство». Мы защищаем самое дорогое — поля, которые нам знакомы, как лицо матери, нашу историю, наш язык, наше будущее. Мы должны победить в этой беспримерной жестокой борьбе. Нужно только понять, что враг не мешкает, что время не ждет, что теперь в смертельной опасности и жизнь нашей страны, и жизнь наших близких. Забудем обо всем, кроме одной мысли, одной страсти: спасти Россию, спасти родину.

29 июля 1942 г.

Немцы жили войной задолго до войны. Люди глубоко штатские связывали свои начинания с предстоящей захватнической войной. Владелец парфюмерной фабрики думал не только о новой марке духов, но и о химических батальонах. Молодые спортсмены из Шпрее толковали о преодолении водных рубежей. Археологи где-нибудь в Греции проявляли неожиданный интерес к аэродромам. Учебники истории, даже математики, даже астрономии, были переписаны заново, дабы внушить немецким подросткам идею захвата мира.

Издавна люди влюблялись, страдали, радовались, сходились, но для Германии любовь стала подготовкой в мобилизации. Циркуляр верховного командования германской армии деловито одобрял сожительство, указывая, что «каждый мальчик, родившийся в 1940 году, будет к 1960 году хорошим солдатом».

Немецкие военные жили одним: войной. Четверть века они обсуждали, применим ли план Шлиффена во второй французской кампании. Они напоминали пойнтера на стойке.

Автоматизм каждого немца облегчил задачу правителей Германии. Если трудно из живого человека сделать винтик или гайку, нетрудно из отдельных винтиков, гаек, колесиков составить большую машину. Когда видишь гитлеровского солдата, не верится, что это человек, кажется, что — он вскормлен не на материнском молоке, но на машинном масле.

Машина, подготовлявшая войну, стала, машиной войны. Свыше тысячи дней эта машина кромсает людей, уничтожает города, опустошает нивы. Красная Армия расшатала немецкую машину, но машина еще держится и работает. Машина будет действовать, пока под нашими ударами она не остановится. В 1918 году немцы за три месяца до капитуляции успешно наступали. Люди могут воевать лучше или хуже. Машина идет вперед тем же ходом, пока она не становится ломом.

Мы должны уничтожить немецкую машину. Для этого мало храбрости, мало стойкости, для этого нужно упорство, скажу больше — одержимость, неистовство, исступление.

Русский человек по природе своей человечен. К нему применимо определение древних: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Его всесторонность, его широта нашли свое выражение в русской литературе, которая понятна людям самых различных культур. Узкая специализация нам претила, и торжество мастера мы связывали с гармоничным развитием человека. Для нас жизнь была не тесной комнатой, но миром, который не обойдешь и до смерти. Наши инженеры или химики увлекались яровизацией пшеницы, полетами в стратосферу, поэтикой Маяковского. Наш человек не винтик машины, и свое человеческое первородство он не продал за чечевичную похлебку лжекомфорта.

Однако теперь настали грозные дни. Войну, которую ведут против нас немцы, они называют тотальной. Немецкое государство ведет войну не только против нашего государства, но и против каждого из нас. Это — организованное и тщательно подготовленное покушение на самое существование России, всех ее народов, всех ее сыновей; у крестьянина немцы отнимают землю, у старухи лежанку, у ребенка букварь.

Мы перевели нашу промышленность на военный строй. Мы должны перевести наше дыхание на иной счет, переменить ритм сердца. Мы должны найти в себе то исступление, которое позволит нам разбить немецкую машину. Этого требует и гражданская зрелость, и простейший инстинкт самосохранения.

Прежде бывали войны, которые вели армии, а народы продолжали жить привычной жизнью. Теперь не только немцы, но и все люди захваченных немцами стран живут по указанию германского командования. Их труд направлен на наше порабощение. Французские рабы изготовляют танки, сидя в которых итальянские солдаты уничтожают казацкие станицы. Датские рабы выращивают коров для немецких офицеров, и норвежские рабы ловят треску для венгерских наемников. Есть только один способ сокрушить эту гигантскую машину: противопоставить ей ожесточенный труд нашего народа. Мы должны забыть обо всем, что не служит войне, что не ведет к победе. Придет час — мы вернемся к лирике, к усложненным чувствам, к раздумьям, к внутреннему миру человека, к воспитанию нового и лучшего поколения. Сейчас мы отстаиваем жизнь детей, плоть родины, землю. Всесторонность сейчас — это беспечность. Есть люди, которые вздыхают, прочитав сводку, а потом возвращаются в своему обособленному существованию. Между тек военная сводка относится лично к каждому из нас: от сводок зависит, будем ли мы жить. Война должна заполнить жизнь человека и в глубоком тылу. Нужно забыть о самом понятии «тыл» — тыла на такой войне нет. Рабочий у станка — тот же боец, он не штампует железо — он штурмует Германию. Колхозницы, убирающие хлеб, идут в атаку. Победа зависит не только от командиров, не только от бойцов, но от каждого гражданина.

В мирное время у рабочего могут быть подъем, паузы, срывы. Он может думать о семейном уюте, о своем гармоничном развитии, о музыке или о прогулке. Теперь он идет в строю. Работа теперь — битва. Он защищает себя, своих близких, родину.

Мы должны стать на время войны однодумами, иначе мы не побьем немцев и не отстоим всесторонней, пестрой, многозвучной жизни. Мы должны теперь отстранить все мысли, все чувства, кроме одного: уничтожить немцев. Тыл должен жить той же страстью, что и фронт. Ведь на фронте сражаются люди различных профессий. У каждого позади свое дело, свои увлечения. Людмила Павличенко изучала историю, а Федор Чегодаев любил лошадей, но на фронте они отдали себя одному: они стали образцово убивать немцев. Так должны жить люди и в тылу: если я могу помочь чем-нибудь армии, значит, мой день оправдан. Если я буду работать сегодня еще более ожесточенно, нежели вчера, оправдана моя жизнь.

Что такое в дни войны беспечность? Это неумение сосредоточить все мысли, все чувства на одном. Человек думает: «На Кубани наши отступили», но вот очередная мелочь отвлекает его от священной тревоги: он увидел людную улицу, залитую солнцем, или прочитал рассказ о мирном времени, или поиграл с ребенком, и ему начинает казаться, что все уже не так страшно, что спасение придет само собой и что спасение неминуемо. Он беззаботен, потому что он рассеян. В одном из городов, недавно захваченных врагом, немцы забрали беззаботного гражданина, который у себя в кабинете составлял график концертов на сентябрь. Этому чудаку удалось убежать от немцев, которые вели захваченных рабов на каторжные работы. Устроитель концертов говорит: «Знай я раньше…» Он поздно понял цену беспечности.