Андрей Колганов - 10 мифов об СССР

Такое распределение темпов роста промышленности по годам было прямым следствием авантюристического курса на безоглядное наращивание капиталовложений. Экономика не справлялась с непомерно разбухшим капитальным строительством. Темпы роста объемов производства и производительности труда стали падать, цены и себестоимость – расти. Тем самым была сорвана реальная возможность провести экономику по пути, намечавшемуся отправным вариантом пятилетки, а может быть, и достичь наметок оптимального варианта [157].

Стоило, видимо, прислушаться к специалистам Госплана, предлагавшим именно эти два варианта пятилетки, не подвергать отправной вариант осуждению как минималистский, а тем более не пытаться вырваться за пределы оптимального варианта, и так составленного в расчете на возможно более благоприятные условия.

Один из разработчиков первой пятилетки С. Г. Струмилин пытался предостеречь против вступления на этот путь. Он заявил на VI Всесоюзном съезде плановых работников в сентябре 1929 г., что считает преждевременными разговоры о превращении пятилетки в четырехлетку или трехлетку. Не надо делать скороспелых выводов на основании успехов отдельных участков народного хозяйства [158]. Но возражения прекратились, когда И. В. Сталин на XVI съезде ВКП (б) широковещательно объявил о том, что задания пятилетнего плана по нефтяной промышленности будут выполнены в 2,5 года, по торфяной промышленности – в 2,5, по общему машиностроению – в 2,5, по сельскохозяйственному машиностроению – в 3, по электротехнической промышленности – в 3 года [159]. Сталин рисовал картину непрерывно растущих темпов развития промышленности: 1928/29 г. – 124,3 %; 1929/30 г. – 132, 1930/31 г. – 147 %.

Но, может быть, тут просто несколько преувеличенный оптимизм, вызванный беспрецедентными успехами? И потом, пятилетку ведь все же выполнили досрочно, за 4 года?

Вот лежит передо мной на столе небольшая книга в темно-синем переплете, с потускневшими золотыми буквами на обложке: «Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР» [160]. Стоит только заглянуть в нее, чтобы убедиться в мифологическом характере досрочного выполнения первой пятилетки. Она была сорвана в сельском хозяйстве по всем показателям, в промышленности – по подавляющему большинству [161]. Особенно сильный провал произошел по качественным показателям – вопреки плану выросли себестоимость продукции, фондоемкость, цены, менее чем наполовину был достигнут запланированный прирост производительности труда [162]. Секретная директива Политбюро ЦК ВКП (б) от 1 февраля 1933 г. гласила: «Воспретить всем ведомствам, республикам и областям до опубликования официального издания Госплана СССР об итогах выполнения первой пятилетки издание каких-либо других итоговых работ как сводных, так и отраслевых и районных с тем, что и после официального издания итогов пятилетки все работы по итогам могут издаваться лишь с разрешения Госплана» [163].

И хотя даже официальные цифры демонстрировали невыполнение пятилетки по широкому кругу показателей, никто уже не осмеливался опровергать насквозь лживые победные реляции типа этой: «…задания пятилетнего плана об улучшении материального положения трудящихся города и деревни выполнены, а по решающим и основным показателям перевыполнены» [164]. Не случайно, однако, в официальных итогах пятилетки отсутствуют показатели потребления в натуральном выражении.

Несмотря на то что плановые наметки не были достигнуты, СССР сделал беспрецедентный шаг вперед по пути индустриализации народного хозяйства. Но можно было бы избежать многих неоправданных потерь, если бы планирование не подменялось нередко простой волевой установкой на увеличение темпов. Попытки выполнить план в 2,5–3 года нанесли эффективности экономики серьезный ущерб.

Поэтому не выдерживает элементарной критики распространенное заблуждение, что И. В. Сталин является изобретателем гениального управленческого приема – дать заведомо нереальные задания, вынудить их выполнять под угрозой разного рода санкций, вплоть до самых жестких, и в результате хотя и не получить запланированный результат, но все же получить нечто среднее между строго рациональным и заведомо нереальным результатом. Практика первой пятилетки, однако, неопровержимо свидетельствует, что такой прием приводит к значительному перенапряжению сил, к снижению качественных экономических показателей, к перерасходу ресурсов – и в итоге все равно не дает возможности выскочить из рамок того, что определяется объективными экономическими условиями.

В том, что крестьянству в нашей стране суждено пойти по пути кооперирования, в конце 20-х годов не сомневался, пожалуй, ни один экономист. Все оттенки мнений – от Н. Д. Кондратьева до Е. А. Преображенского – сходились в признании неизбежности и прогрессивности перехода сельского хозяйства на путь кооперативного производства. Но даже в среде аграрников-марксистов сталкивались весьма разноречивые суждения о том, какой быть кооперированной деревне и как превратить крестьянина из единоличника в «цивилизованного кооператора». Эти споры отражали противоречивость тех реальных экономических предпосылок кооперирования, которые сложились к концу 20-х годов в СССР.

Кооперация очень медленно переходила от своих первичных форм – сбытоснабженческой, кредитной, потребительской, по переработке сельхозсырья, по эксплуатации машин – к производственной кооперации, к коллективным крестьянским хозяйствам. Да и возникавшие первые колхозы оставляли еще желать много лучшего.

В этих колхозах еще чрезвычайно слаба была материально-техническая база крупного коллективного производства (выдвигался даже тезис о «мануфактурном» характере производства в таких хозяйствах). В 1928 г. на Кубани из 1026 новых колхозов только 19 имели тракторы. Да и другим инвентарем коллективы были снабжены не лучшим образом. Велико было количество слабых мелких колхозов, нередко они распадались или происходили массовые выходы из них [165]. В колхозах преобладала беднота – лица без средств производства или со средствами производства до 400 руб. составляли в 1928–1929 гг. 72–78 % членов колхозов. На один колхоз приходилось в среднем 17,7 крестьянского двора, и лишь 20 % колхозов имели тракторы [166]. Многие организационные слабости колхозов были связаны с почти полным отсутствием в деревне квалифицированных кадров, что ясно осознавалось в тот период: «Трудности, проистекающие от элементарной неграмотности, неизбежно скажутся с еще большей силой в ближайшем будущем в связи с переходом к массовому созданию крупных колхозов» [167].