Борис Зайцев - Дневник писателя

И вот в нашем же Отейле, близ бистро, где когда-то выпивали Расин с Буало, попалась мне на стене афиша — зеленая, не особенно видная, приглашавшая на собрание:

«Социалист, ибо христианин».

Это собрание устраивалось группою христианских социалистов Парижа — именно группою того «противоречия», о котором говорит Папа.

Митинг оказался скромный, в зале пролетарских балов, куда надо проходить через кабачок. Тут обычно танцуют разные Эрнесты в каскетках с Жерменами, тут завязываются, развязываются нехитрые романы, гремит <���д>жаз в углу, на возвышении (как бы с епископской кафедры) и вечером двое ажанов толкутся под светящейся вывеской: «Bal» [65] Танцевальный зал (фр.). —унимать ревнивцев и упившихся аперитивами. Мало похоже на Ватикан! Но сегодня в грязноватой зале иная публика, и <���д>жаз не нужен. Народу не так много. И странным образом чувствуешь нечто знакомое, может быть, русско-интеллигентское, очень простое и искреннее: студенты, мелкие служащие, молодой инженер, работающие барышни. За председательский столик сел благодушный гугенот с красным лицом и седыми усами, седой старомодною эспаньолкой, похожий на Ивана Новикова {135} 135 Новиков Иван Алексеевич (1877–1959) — поэт, прозаик, драматург, эссеист. Близкий друг Зайцева. (в старости). Рядом французский Добролюбов в волнении утюжил снизу вверх рукой разросшуюся кустарником бороду (от уха до уха и до кадыка).

По другую сторону гугеноты — розовый, приличный социалистам вероятно, приказчик в кооперативном магазине, аккуратный и довольно безнадежный.

Добролюбов, потея и запинаясь, прочел по бумажке благонамеренный докладец — на тему о близости подлинного христианства к «трудящимся и обремененным», о евангельских заветах бедности, о противоречии капиталистического строя духу Евангелия. Затем розовый его сотоварищ, стоя и размахивая вырезками из газет, сильно погрозил этому строю — приблизительно в том роде, как говорит на предвыборном собрании депутат-социалист в деревенском кафе департамента Вар. (О христианстве и ничего не было в его речи, кроме того, что называл он себя христианским социалистом.)

После них к столику подошел французский Георгий Чулков {136} 136 Чулков Георгий Иванович (1879–1939) — прозаик, поэт драматург. (в молодости) — изящный и тонкий молодой брюнет с хорошими глазами, нервным лицом и большим кадыком на худой шее. Он стал сводить воедино предшествующее, и его речь, довольно толковая, искренняя, клонила к тому, что христианству нужно некое новое устремление или, вернее, не новое, а обновленное в духе первохристианства: больший упор на «труждающихся и обремененных», большее отдаление от богатых, большее стремление к переустройству общества на началах христианских. Долой лицемерие. Долой эксплуатацию, капитализм. Если Христос заповедал раздать имущество — то и надо к этому идти. Пути могут быть разные. Но вот они, данная группа, считают, что наилучший путь есть социализм — как технический прием (а не как мировоззрение), — поэтому и зовут следовать за тактикой умеренного социализма, и считают, что «настоящий, искренний христианин не может не быть революционером».

Тут оратор заволновался, побледнел, на скулах его заиграли шарниры. Кадык победоносно опустился, красивые глаза слегка закатились.

Неожиданно, однако, появился Ватикан. С самого начала присутствовал он в грязноватой зале — в облике немолодого человека в пальто, с седоватой бородой лопатой, довольно хорошо одетого, опытного и уверенного. Он быстро вышел к гугеноту и спросил не без внушительности:

— Позвольте узнать, устроители собрания католики?

Гугенот ответил, что лично он протестант, а докладчики католики.

— В таком случае все их соображения о собственности, богатстве и революции не имеют никакого значения.

Он вынул из бокового кармана пальто энциклику.

— Церковь ясно высказалась по этому вопросу.

Попросту говоря: если ты не католик, то, разумеется, можешь мудрить как угодно. Но если католик, то Св. Престол указал тебе твердо, как думать.

Загорелось сражение. Оно вращалось вокруг христианства в общественности. Молодость, пафос влекли юношу к требованиям решительным. Юноша вспомнил отцов Церкви первых веков, единогласно отвергавших собственность, вспомнил Блаженного Августина, признававшего лишь государство действительным собственником, верховным, — и от себя уже уступающим право пользования частным лицам.

— Только с седьмого века стал изменяться взгляд на собственность — и это очень жаль…

Ватикан твердо стоял на своем: дурны злоупотребления, а не сама собственность. В энциклике прямо сказано: «Не воспрещается тем, кто производит, честно приумножать имущество» — Бог дал землю и природу человеку для земных его дел, и в земной области вовсе он не должен забывать о земном, отвергать и презирать предложенные дары: лишь бы не погрязал в этом, не забывал Бога, любовь и христианское милосердие. Жизнь маленьких первохристианских общин — это одно, жизнь сложного и громоздкого позднейшего общества — иное. Неверно, что теперешний католицизм за богатых и за власть. Напротив, самые горячие места энциклики обращены к трудящимся, но, конечно, самое важное для св. отца не внешние правила общежития, а воспитание духа любви и братского отношения друг к другу.

— Но за кого был бы Папа в забастовке на севере Франции?

— За рабочих, — ответил Ватикан.

— Тогда надо открыто признать, что социалистическая техника, к которой мы присоединяемся, вовсе не враждебна христианству…

— Не говорите от имени христианства, не беритесь защищать коллективизм, когда церковь явно осудила его.

Юноша побледнел, в крайнем волнении крикнул:

— Папа непогрешим в вопросах догмата, вопросах богословских. Но в социальных может ошибаться. И ошибается.

Защитник Ватикана в негодовании развел руками, сел. Часть аудитории аплодирует ему, часть христианскому социалисту. Добролюбов молчит. Розовый социалист может говорить лишь о политике. В вопросы высшие не решается мешаться. Зато другой социалист, уже явно не христианский, с яростью нападает на церковь — конечно, тут и реакция, и костры, и разные фантастические опасности.

— Дайте только социализму власть — первое, что он сделает, — это сожжет церкви, как в Испании, — кричит с места другой католик.

Мы, русские, сидим смирно. О нас речи нет. Только раз кинуто было мимоходом — «в России и социализма-то нет» — коммунистов, конечно, они презирают, как и для всех умеренных социалистов, это будто бы и враг… которому сплошь и рядом они же помогают!

— Что же, вас много? — спрашиваю, уходя.