Наталья Иванова - Ностальящее. Собрание наблюдений

Идеологические «русские» заставки перемежались — в разгаре кризиса — с общественно-политическими клипами, призванными формировать оптимистические настроения в усложнившейся обстановке. После 17 августа, когда газеты наперебой сообщали о смерти среднего класса, РТР мобилизовало свою творческую энергию на то, чтобы показать класс в действии, не опустившим головы и не сложившим трудовых рук. Появилась новая серия клипов — с предпринимателями, хозяевами «малого» и «среднего» бизнеса. Опрятная хозяйка небольшой пекарни с гордостью расхваливала свой замечательный хлеб и не скрывала производственных трудностей (если бы я несколько раз не купила такой «домодельный» хлеб, малосъедобный, да еще и с обманом по весу, глядишь, и поверила бы). Хозяин авторемонтной мастерской доверительно рассказывал о проблемах, которые он стойко преодолевает. И даже сантехник-водопроводчик, отрицательный персонаж нашей ежедневной жизни, оказался чутким к перспективам новой жизни человеком.

Идеологический посыл: да, трудно, но именно трудом все трудности и преодолеем. Короче, по пословице: без труда… и так далее.

Только вот зрителю (сужу по себе) поверить в это заманчивое настоящее, о котором рассказывали, и с увлечением, не артисты, а реальные люди, долженствующие воплощать здоровые силы народа, было затруднительно.

Одна вещь поражает более прочих: даже в этих клипах, казалось бы, порожденных желанием приободрить общество после дефолта, не так уж много специфически отечественного. Профессия закинула меня в конце октября на конференцию славистов в США, и там, наблюдая по местному ТВ их рекламу, я буквально наткнулась на аналогичные «общественно-сознательные» клипы: так называемые простые люди коротенько, но с улыбкой рассказывали о своих успехах в преодолении разных трудностей своего небольшого бизнеса.

Итак, судя по российским рекламным клипам и заставкам на телевидении, рекламным щитам на улицах, искомая идентичность складывается вокруг малоудачливого гражданина, робко начавшего свое дело, сохранившего советские (школьные) представления об отечественной культуре и ориентирующегося на консервативную систему межличностных отношений. Он ездит в метро или на троллейбусе, прошел всю войну, кует что-то железное и более всего радуется экономии чистящих средств. Он — добр, любит животных и детей, она — великодушно отдает свою жизнь бесконечной стирке его рубашек. Их дети, правда, больше взрослых приобщились к западной цивилизации — они катаются на роликах, жуют «Риглиз перминт» и пьют пепси-колу. Все это виртуальное семейство постсоветских россиян обитает в гжельско-хохломском интерьере и с удовольствием смотрит по вечерам телевизор «Витязь», который показывает натурального витязя, облаченного в древнерусские шлем и кольчугу (семейство испытывает законный патриотический прилив гордости — правда, закадровый голос вкрадчиво объясняет, что «Витязь» целиком собран из импортных частей).

Общее название рекламно-идеологического телесериала Дениса Евстигнеева — «Русский проект» — не случайно. Дело не только в модном словечке «проект». Действительно, к 1996 году уже стало казаться, что можно (и пора) начинать думать о будущем, планировать его. И хотя в самом сериале от будущего практически ничего еще не было, то хотя бы название обещало некую перспективу.

В принципе же, повторяю, и реклама, и ТВ-передачи, и лозунги (разных движений), и памятники, переименования, юбилеи, праздники, награды (ордена и медали), — все это обращало в прошлое. Будущее смотрелось преимущественно как чудесная реанимация прекрасного прошедшего (ленинско-сталинского или дореволюционно-царского — в данном случае значения не имеет). Будущее было предметом сомнительным — как «светлое», оно было полностью скомпрометировано. Советская целеустремленность (все — для будущего, настоящее есть только ступень к нему, ступень, которую надо преодолеть и отбросить; черновик жизни), вектор времени, энергично направленный вперед, реализуемый «проект» были подвергнуты тотальной отмене и даже осмеянию. Но вместе с этим освобождением от иллюзий планируемого будущего у общества атрофировалось желание планировать вообще.

Практически все новомодные и пикейножилетные предложения по «русской идее» тоже были реанимационными, гляделись эдакой «белибердяевщиной», если вспомнить словцо Геннадия Сергеевича из «Предварительных итогов» Юрия Трифонова, кинутое пренебрежительно не в сторону Николая Бердяева, а в сторону его «продолжателей» и интерпретаторов.

«После Бердяева» страна прошла через не один исторический перелом, существенно скорректировавший разнообразные идеи русских философов — и Бердяева, и Федотова, и Ильина… А их упрощение все продолжалось.

Проект — слово звучало более технологично, чем идея. Идею предложить обществу невозможно, не получится, общество ее отторгнет, если оно не едино, и если само ее не предложит.

А проект — что ж, почему нет?

Но проекты разочаровали — непосредственной практикой своего воплощения.

На смену слову проект пришло слово стандарт. «Русский стандарт» — чем еще объединить и вдохновить Россию, если не общенациональным напитком?

Не лишенная остроумия мысль посетила Никиту Михалкова. «Русский стандарт» выступил спонсором его новой телепрограммы. Россия может обрести себя в «Русском стандарте», если «стандартом» посчитать — вместе с напитком, разумеется, — русскую культуру. В Российском фонде культуры, особняке XVIII века, Михалков собрал настоящих, высоких профессионалов искусства — артистов, музыкантов, режиссеров. Казачий хор, чтение басни Сергея Михалкова Геннадием Хазановым, балерина Ульяна Лопаткина, исполняющая романс Вертинского, Юрий Башмет и Алексей Петренко, Петр Тодоровский и Станислав Любшин, Михаил Пуговкин и Олег Янковский, Сергей Овчаров и Зураб Соткилава — таланты, таланты, истинные таланты. Русский талант — вне зависимости от этнического происхождения: потому что все они наследуют великой русской культуре, сокровищу, которое никакой кризис у нас отнять не может. В идеологии создателя «Русского стандарта» уникальность отдельного дарования умножает национальное достояние — в общем «доме» русской культуры, основой, фундаментом, которого является общая история. В программу — не без саморекламы — входят клипы из собственных фильмов, подкрепленные еще и историей семьи Михалковых: от прадедушки Сергея Владимировича до маленькой Саши. Жена, отец, дети, внуки, хозяин дома. Хозяин — барин: русский барин, принимающий гостей. И реплика у одного из гостей, а в юные годы — близкого приятеля, Евгения Стеблова, прозвучала: мол, тогда мы мечтали, воображая себя помещиками, у которых много крепостных… особенно девушек. Шутка шуткой, но сама идея «Русского стандарта» заключается и в том, что кто-то барин, кто- то гость, а кто-то… Не буду продолжать, лучше процитирую газетную заметку в подтверждение своих слов: «И цыгане поют. И Михалков выходит танцевать с ними. И сердца наполняются радостью. И певец из казачьего хора склоняется вдруг ко мне и доверительно говорит: «Чем не барин?»» («Дворянское гнездо». «Коммерсантъ», 1998, 29 декабря). Басня, которую с блеском исполнил Хазанов, между прочим, из времен «холодной войны» и «железного занавеса», но в общем веселье и это было смешно. Не смешно другое: идеология общей русской истории, в которой при поддержке «Русского стандарта» пьют водку за помин всех в гражданских войнах и революциях погибших, и «красных», и «белых», к финалу передачи аккумулировалась в нарезке документальных кадров — со Сталиным крупным планом.