Наталья Иванова - Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век

Ha самом деле вспыхнувший пожар идеологического противостояния не на шутку встревожил партийное (и государственное) начальство. И сегодня мы можем сказать, что правильно встревожил: собственно, именно этот литературный пожар затем разгорелся настоящим огнем в августе 1991-го («Слово к народу»), в октябре 1993— го и так далее, вплоть до зюгановско-ампиловского — с одной стороны и гайдаровско-ельцинского — с другой — противостояния; так что именно тогда было положено ему начало — впрочем, неизбежное. И с таким же успехом, с каким Горбачев мог бы бороться с каким-нибудь из природных, не зависящих от человека, явлений, он усаживал за стол противоборствующие стороны, дабы «бороться за культуру дискуссий».

Ещё 6 января 1989 г. в ЦК КПСС состоялась очередная встреча с «деятелями науки и искусства» (из ряда традиционных встреч власти с интеллигенцией — встреч, на которые интеллигенция, считающая себя все еще влиятельной, возлагала особые надежды: просвещения и воспитания генсека, а также изменения генеральной линии в нужном направлении), на которой Горбачев высказался особо по поводу дискуссий: «…мы приветствуем их, мы за дискуссии… За плодотворные дискуссии» и твердил — вслед за известной статьей в «Правде», — что «у нас еще не овладели культурой дискуссии». Б. Олейник (позже — яростный недруг, а тогда — Прямая, поддержка Горбачеву) тему продолжил — покруче и пожестче Горбачева: «Надо с цеховыми распрями кончать». Всегда чрезвычайно чуткий к начальственной точке зрения С. Михалков, вроде бы вторя Горбачеву, на самом деле чуть «пододвинул» его к нуждам «заединщиков» с Комсомольского проспекта: «Перестройка требует консолидации всех сил общества», т. е. на самом деле в несколько завуалированной форме высказался за скорейшее закрытие всех дискуссий. Горбачев шутит: «Может, к нашим литераторам применить принцип одностороннего разоружения?», не подозревая о том, что в данном противостоянии и «дискуссии» отчасти и СССР рухнет (идею «независимой» от СССР России, идею «выйти из СССР» впервые высказал, открыто депутат Валентин Распутин в речи на съезде народных депутатов).

Что там «Диалог недели» с взаимной глухотой литературных критиков!

В стенах ЦК КПСС шло аналогичное, по сути, сражение, но при этом противники, конечно же, клялись «любовью» к системе. В. Коротич: «У народа исподволь вызревает и формируется новое доверие к советской власти». Сказав ритуальную фразу, редактор горбачевского призыва (наряду с редакторами «Знамени» Г. Баклановым и «Нового мира» С. Залыгиным — смена руководства журналами была произведена за два с половиной года до этой встречи), ненавидимый «заединщиками», перешел в нападение и сформулировал истинную причину яростного неприятия ими гласности: «Целый ряд писателей… личную свою беду гибнущего собственного всевластия стремится представить как трагедию страны и системы».

По сходной модели выстроил свое выступление и редактор «Молодой гвардии» Ан. Иванов. Ритуальная «клятва верности» — «Гласность, демократия, перестройка нужны нам как воздух. Это очевидно», — сопровождалась незамедлительной оговоркой: «Но очевидно и то, что стоит где-то сместить оттенки, переставить акценты, то, прикрываясь гласностью…» Тут же были названы поименно и обвинены в идеологической диверсии те, кто «сместил» и «переставил»: пропагандирующие «мелкобуржуазные и буржуазные взгляды» органы печати — «Огонек», «Московские новости», «Родник».

Ан. Иванову, в свою очередь, немедленный отпор дал Евгений Евтушенко, обозначив свою позицию как «достоинство интернационализма», а позицию противников как «великодержавный национализм», — впрочем, оговорившись, что «вместе с тем любые мелкие эгоистические национализмы» одинаково относятся «к низкой общественно-политической культуре».

Литература еще оставалась в общественно-политическом центре эпохи — кандидатами в народные депутаты от Союза писателей были выдвинуты В. Астафьев, В. Быков, Ю. Воронов, О. Гончар, С. Залыгин, Л. Леонов, Ю. Марцинкявичюс, В. Распутин, В. Санги, О. ладзе, И. Чобану, А. Якубов.

К собственно словесности, где все решают тексты, поход писателей депутаты непосредственного отношения не имел, но голос писателя для общества все еще оставался важным. Выборы кандидатов на пленуме СП СССР были обставлены как событие особой важности. И избранные в депутаты литераторы продолжали ощущать себя государственно значимыми фигурами.

Государственно значимая деятельность писателей, впрочем, в скором времени оборвется, — как прекратятся и встречи с властью; место писателей вокруг трона займут эстрадники и артисты, — но пока до этого еще далеко…

Упомянутый мною выше В. Топоров в декабре 89-го пишет: «В литературе сейчас идет не столько процесс выдвижения новых значительных имен (он, будем надеяться, еще впереди) и не столько процесс возвращения имен и произведений, незаслуженно отвергнутых или намеренно позабытых (он близится к завершению и вскоре сведется к прописыванию литературного фона), сколько обозначение — пока весьма приблизительное — контуров нашей литературы в ее историческом развитии». В. Топоров называет этот процесс «уточнением масштабов».

На самом же деле это было не столько «уточнением масштабов», сколько резким противопоставлением идей, точек зрения, закончившимся полным и окончательным размежеванием литературы на два «лагеря» — национал-патриотический и либерально-демократический.

С одной стороны — «Наш современник», «Молодая гвардия», «Литературная Россия», ничтожнейший, но показательный «Московский литератор».

С другой — «Знамя», «Дружба народов», «Юность», «Огонек», «Московские новости», «Звезда», «Нева», «Даугава», «Родник».

«Литературная газета» — вопреки разрывам, взаимным оскорблениям, «вражескому» духу и отношениям, напоминающим вооруженный конфликт, оставалась наиболее осторожной из всего ряда либерально-демократических изданий, упорно сводила под своим крылом тех, кому это было явно противопоказано.

Идеология разделяла, размежевывала:

10 марта, как сообщает «ЛГ», был создан комитет «Писатели в поддержку перестройки» («Апрель»). Во «Временный рабочий совет» вошли: А. Гербер, И. Дуэль, А. Злобин, С. Каледин, В. Корнилов, А. Курчаткин, А. Латынина, Ю. Мориц, Н. Панченко, А. Приставкин.

Сопровождалось ли идеологическое размежевание «уточнением литературных масштабов» (по В. Топорову)?

И вообще — как оно проходило?

С явным опережением в «весе» и значимости для общества демократической и либеральной мысли, активно рекрутирующей все большее и большее число сторонников.

Тираж «Нового мира» вырос к началу 1989-го до 1 595 000 экземпляров; тираж «Дружбы народов» достиг I 170 000 экземпляров; «Знамени» — 980 000 экземпляров; у «Невы» — 675 000, у «Звезды», так и не опубликовавшей «хита», подобного «Белым одеждам», тираж оказался в три раза ниже, но все же достиг цифры вполне внушительной — 210 000 экземпляров… Все мыслимые и немыслимые рекорды побила сама «Литературная газета» — 6 миллионов 267 тысяч 401 подписчик (особенно умильно смотрелся именно этот последний «1» — «ЛГ» торжественно объявляла, что, во-первых, ей дорог каждый, а во-вторых, все подсчитано скрупулезно). Накануне 1989 года Министерство связи объявило подписку лимитированной; начался скандал, неожиданно для журналов полезный, привлекший к ним еще большее внимание; ограничения — под давлением общественности — снимались Министерством более чем неохотно, вынужденно, вот в результате и рвануло. «Минувшая подписная кампания запомнится всем как выразительная веха в движении к гласности и демократии», — комментирует «ЛГ» результаты подписки в новогоднем номере. Пройдет всего лишь каких-нибудь 3–4 года «пиршества чтения», и тиражи литературных изданий не то что поползут назад, а просто-напросто обрушатся. Но о печальном — позже, позже, позже. А пока — взвинчивание тиражей и ажиотаж вокруг журналов уже и не удивляют. Хотя, конечно же, и новая ситуация отдает новой пошлостью: «… вот уже и романы Пикуля перестали возглавлять список отечественных бестселлеров, и романы Юлиана Семенова тоже; и звучат по радио стихи Иосифа Бродского; и читатели "Огонька", забросив кроссворды и позабыв Сименона, взахлеб и хором декламируют витиеватые пассажи Саши Соколова», — это все тот же иронический В. Топоров рисует карикатуру новейшего подписчика. Карикатуру, может быть, и забавную, но неточную: новейший подписчик вовсе не за Бродским и Соколовым гонялся — они были приданы ему, так сказать, в нагрузку. Гонялся он прежде всего за публицистикой, политической (историко-идеологической) беллетристикой и политической (идеологической) документалистикой: так, в «Дружбе народов» печатается политическая биография Н. С. Хрущева работы Роя Медведева; «Знамя» печатает фрагменты из его же книги о Сталине, а также повествующее об участии литераторов в идеологическом обслуживании режима и его последствиях документальное «Отлучение» Ал. Авдеенко. «Литературную мозаику» секретаря Союза писателей В. Карпова о маршале Жукове «Знамя» помещает в одном номере с прозой Э. Лимонова «У нас была великая эпоха».