Наталья Иванова - Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век

О Лимонове, впрочем, надо сказать отдельно: ностальгические корни его военно-разрушительной романтики — безусловно, советские — обнажены в повести «У нас была великая эпоха». Однако тогда, в 1989-м — тем более рядом с «мозаикой», изготовленной В. Карповым, — не было столь отчетливо «невзоровского» эффекта, какой чтение этого текста вызывает сегодня: «В книге читатель обнаружит большое количество сапог, портянок, погон, галифе и оружия. Внук и племянник погибших солдат и сын солдата, я воздал должное этим атрибутам мужественности, несмотря на то что они не в чести у сегодняшнего Гражданина». И еще: «Жгучий комплекс неполноценности заставляет современного человека с энтузиазмом реализовывать прошлое, и Великую Эпоху в частности. Ей вменяют в вину обилие крови и трупов. Что ж, одни эпохи напоминают трагедии, другие — оперетты. Мои личные пристрастия я отдаю армии Жукова в битве за Берлин, а не "Шербурским зонтикам". Человека "героического" я активно предпочитаю "пищеваривающему"» («Знамя», № 11).

В 1989-м, видимо, казалось, что «парижанин» Лимонов не может не быть «прогрессивным», — и прогрессивное «Знамя» отказало ему в последующих публикациях не потому, что редакция все-таки внимательно перечитала только что процитированные строки, восхваляющие силу оружия и оружие силы.

За чистотой своих рядов либералы следили, исходя не из литературных текстов, а еще и из текста (знаков) поведения: Лимонов стал печататься в национал-большевистской «Советской России». Как только идеологическое поведение Лимонова стало предосудительным, «Знамя» отказало ему от дома.

Случайных имен, случайных публикаций в «Знамени» практически не было. Идейная выдержанность, нарушенная, пожалуй, одним Лимоновым, отличала «Знамя»-89 от «Нового мира»: в «Новом мире»-89 публиковались Виктор Астафьев и Зуфар Гареев, Василий Белов и Сергей Каледин, Александр Солженицын и Людмила Петрушевская, Виктория Токарева и Федор Абрамов (проза), Юрий Кузнецов и Семен Липкин (поэзия), Андрей Битов и Игорь Шафаревич (публицистика), П. Вайль — А. Генис и Владимир Гусев (критика). Подводя литературные итоги предыдущего года, критика отмечала, что «лидерство по-прежнему держит проза социального, идеологического звучания, но явственны уже и иные голоса, предвещая, надеюсь, торжество принципов плюрализма не только в сфере идей, но и в области художественного многоличия» («Знамя», № 1). Но если проанализировать содержание «Знамени»-89 по прозе, то даже среди молодых — относительно — мы найдем Олега Ермакова (открытие года, две подборки рассказов) и Андрея Дмитриева, поколение постарше тоже представлено сторонниками традиционного письма. При несомненной неравноценности дарований и судеб — отнюдь не модернисты (и не постмодернисты). Да и в поэзии «Знаменской» ни авангарда, ни постмодернизма; за вычетом Иосифа Бродского, Льва Лосева, Евгения Рейна и Алексея Цветкова традиционная поэтика отличает подборки стихов Ю. Кублановского, М. Кудимовой, Вл. Леоновича, Н. Панченко, О. Постниковой, Г. Русакова, Я. Хелемского, Б. Чичибабина.

По поэтике «Новый мир»-89 выглядит разнообразнее. Из восемнадцати авторов-прозаиков шесть (одна треть состава) представляют именно что «другую», новую, альтернативную прозу, о которой на страницах «ЛГ» спорили в статьях «Другая проза» и «Плохая проза» Сергей Чупринин и Дмитрий Урнов: Леонид Габышев с его «Одляном», жестокой, шоковой прозой о колонии для малолетних преступников, столь откровенной, что понадобилось предисловие А. Битова (впрочем, Габышев годы спустя более ничего и не опубликовал, он остался в литературной памяти единственной своей вещью); Зуфар Гареев с рассказом «Чужие птицы», открывшим читателю гротескную, фантасмагорически «сдвинутую» гареевскую реальность; Сергей Каледин со скандальным «Стройбатом», сначала запрещенным военной цензурой, о чем было поведано по «Свободе» в предисловии к чтению самой повести; Людмила Петрушевская с «Новыми Робинзонами», одной из первых перестроечного времени антиутопий — только не политических, как у Александра Кабакова в «Невозвращенце», напечатанном в «Искусстве кино» и сделавшем его автора в одночасье известным, а экзистенциальных; Евгений Попов, вновь появившийся на страницах «НМ» спустя десятилетие после дебюта с предисловием В. Шукшина («метропольский» травматизм); Вячеслав Пьецух с «Новой московской философией» — вольным римейком (одним из первых в отечественной словесности стремительно приближающимся к эпохе постмодернизма) «Преступления и наказания». В поэзии «НМ»-89 для других была сделана «выгородка» под общим названием «Другое время года»: туда поместили Дмитрия Пригова, Вадима Стеианцова, Владимира Ивелева, Сергея Терентюка. (Ничего общего, кроме непрописанности в официальной литературе, эти четыре поэта между собой не имели. По «Другому времени года» видно, как нелегко «толстому» традиционному журналу дается «новейшая» словесность.) В десятой книжке под общим заголовком «Новая проза: та же или другая?» Петр Вайль и Александр Генис публикуют «Принцип матрешки», а Владимир Потапов — статью «На выходе из андеграунда», в декабрьской — под общей шапкой «Поставангард: сопоставление взглядов» выступают Михаил Эпштейн («Искусство авангарда и религиозное сознание») и И. Роднянская («Заметки к спору»).

Сдвиг интереса — массовый выход на поверхность сугубо «литературной» литературы. Умозаключение критиков — «явление пока не оформлено ни организационно, ни стилистически, ни жанрово» (П. Вайль и А. Генис) — уже тогда можно было оспорить. И организационно (группы московского, питерского, свердловского, пермского андеграунда уже существовали — со своими основоположниками, лидерами и даже печатными органами), и стилистически (концептуалисты были легко отличимы от «Московского времени»), и жанрово (вторжение пародии, травести, римейка и т. д.) «литературная» литература была очень даже четко оформлена. Только что не имела своей структуры (вроде СП).

Судя по «Звезде» и по «Неве», андеграунд питерский (В. Кривулин, В. Дмитриев, С. Стратановский, Е. Шварц) с еще большими трудами выходил на поверхность — преимущественно в поэзии; в прозе все-таки погоду делали кроме «фирменных» Н. Катерли и В. Конецкого, И. Меттера и братьев Стругацких, Г. Горбовского и В. Тублина, а также «москвичей» — Ю. Семенова (!), В. Каверина (и в «Неве», и в «Звезде») и А. Злобина («Демонтаж», отвергнутый московскими либеральными журналами отнюдь не из идейных — разоблачение, «демонтаж» сталинизма уже никакого редактора не могли испугать, — а из эстетических соображений) пришельцы с «другого» берега Сергей Довлатов («Филиал» появился в № 10 «Звезды») и Виктор Некрасов (в № 11). В «Звезде» же появилась знаковая публикация Якова Гордина «Дело Бродского» (№ 2).