Наталья Иванова - Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век

В телепередаче «Без протокола» Дмитрий Липскеров вроде бы с легкостью отфутболил вопрос о включении/невключении его книги в букеровский шорт-лист, но как напряглись мышцы его лица, именуемые в народе желваками! Твердя, что «я человек самодостаточный», «мне этих денег не надо — я бы их сиротам отдал», симпатичный мне (думаю, что и зрителям) Липскеров как раз и открылся миру: насколько решение жюри его уязвило. А ведь он-то уж действительно человек самодостаточный, хозяин-барин, на «Мерседесе» разъезжающий бизнесмен, а не только писатель (на чем в этом телеинтервью настаивал).

Обида Дмитрия Липскерова, писателя и предпринимателя, на решения-постановления жюри очевидна (возможно, именно поэтому он и организовал частную литературную премию «Дебют»).

Очевидна — и показательна. Какая-то обидная тайна и несправедливость в премиальных решениях всегда присутствуют. Впрочем, жизнь вообще несправедлива (life is unfair — одна из любимых моих американских поговорок).

Хочется поговорить о том, что сказалось выбором шести финалистов этого года, что проявилось из того литературного «смога», в котором первое время пребывало жюри из-за номинированных на премию сорока с лишним романов.

Немножко о «смоге»: чтобы получить представление об очень разных книгах, захвативших на определенное время мое околодиванное пространство. О книгах, выдвинутых на премию не столько индивидуальными номинаторами, сколько издательствами, получившими автоматическое право выдвижения — раз они издатели.

Итак — вразброс. Чем случайней…

«Ветер безжалостно трепал верхушки состарившихся сосен. На вытоптанный двор сыпались коричневые иголки вперемежку с редкой водяной мутью…» Чтобы унять муть, которая сыпалась вперемежку, процитирую из середины: «Козьей мордой луна встала над землей, целый мир светом холодным затопила». «Перебрехивались через дворы сельские псы, гремя цепями и возвещая наползающий сверху вечер». Хорошо, что не снизу. «Время, как и пуля, имеет вид округлый, лишенный геометрически острых углов». Время имеет вид унылый, когда оно потрачено на чтение трех полновесных, листов по 20, книг одного романа, а всего их — числом за сорок.

И вот такое — или приблизительно такое — чтение составляет добрую половину книг, представленных добрыми номинаторами. Члены жюри — злые. Работают дворниками, разметая и отметая. А критики — те еще хуже, потому что потом пишут и публикуют несправедливые статьи.

О критике и критиках обещаю отдельную заметку, связанную не только с Букером (и его «вокруг»-сюжетами), но прежде всего с некоммерческими проектами коммерческих издательств.

Пока что — в качестве анонса будущей статьи — пойду но проложенному выше пути, то есть цитируя то, что вынесено издателями на обложки выдвинутых на Букера книг.

Опять-таки не буду называть книжный «адрес». Дело не в адресе, дело — в принципе, вернее — в тенденции безостановочной похвальбы и вранья: «Писатель завтрашней моды»; «Наследует Набокову… <���книга> свободна от парфюмерных архаизмов "Лолиты"» — и потому хотя бы ее следует признать «шагом вперед в деле развития русской прозы»; «Единственный автор из СНГ, книги которого попали в первую десятку европейских бестселлеров».

Что же еще утверждают добрые издатели? В чем они, не сговариваясь, совпадают? В том, что выпущенные ими книги, если они имеют хоть какое-то отношение к истории отечества, «в качестве учебного пособия никому и никогда рекомендованы быть не могут». А то мы сомневались!

В общем и целом заключаю, чтобы никому не было обидно: от всего этого жюри отказалось на последнем этапе и перешло к формированию «шестерки», в которую, в конце концов, после жарких, а то и невыносимых споров вошли известно кто. И — что.

И вот это-то кто и, особенно, что очень характерны. И представляют собою, несмотря на все различия, некий градусник — определяющий, лабораторию — анализирующую, выставку — демонстрирующую.

Романы, вышедшие в финал, разнятся по всему, включая жанр, ибо «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова — это роман-воспоминание, «Сэр» Анатолия Наймана — роман-интервью, «Казус Кукоцкого» Людмилы Улицкой — семейная сага, «Кысь» Татьяны Толстой — антиутопия, «Венок на могилу ветра» Алана Черчесова — мифологический роман, а «Хозяйка истории» Сергея Носова — роман-фантасмагория. Для начала попробуем еще раз раскрыть каждую карту отдельно.

Чудаков. «Внятная» (определение данного текста букероносцем Владимовым) проза. Обращенная к каждому интеллигентному читателю. Вырастающая из теплых детских воспоминаний. Продолжающая известную традицию нашей словесности. Для тех, кто предпочитает вымыслу мемуары, здесь есть еще одно дополнительное качество: насыщающего знания о прошлом. Чтение «с пользой для ума», как говорится в одной рекламе, а не только с пользой для сердца. Или наоборот: для сердца, а не только для ума.

В своем первом прозаическом опыте Александр Чудаков, может быть, и не очень профессионален как прозаик: в тексте имени «Антон» (протагонист) постоянно мешают «я», «наше», «мы» — автор как будто сбивается с беллетристического языка на мемуар. Досадное упущение (а может, нарочитый авторский прием? тогда я не понимаю его цели) не ослабляет внимания к цели повествования: запечатлеть и остановить уходящее во мглу «наследство». Находясь между fiction и nonfiction, перо Чудакова подрагивает, но оно твердо тогда, когда речь идет об образе жизни: здесь автору не до жанровых характеристик, он выбирает всё и сразу, все идет в улов, в хозяйство, все вбирает сеть и все помнит сетчатка. Да, конечно, «Другие берега» лучше не поминать — есть тексты непревзойденные, Набоков был наделен изощренной волшебно-восстановительной памятью-зрением. Да и утраченный мир, и его навсегда разрушенная красота, и насильственный травмирующий отъезд — все это вместе, а не только огромный дар, Сообщило набоковским «Берегам» их невероятную материальность. Но и у Чудакова хватило энергии на длинный пробег.

Найман. Тщательно расшитое «чужим словом» умное авторское повествование, интеллектуальное «нет» уходящей реальности, удавшаяся попытка победить жестокое время, неумолимо забирающее — отбирающее — лучших и старших, старших и лучших. Соединение жанра интервью с жанром воспоминаний, жанром авантюрной повести и жанром историко-филологического расследования (рецензию — «Роман-интервью» — я уже опубликовала в «Знамени», 2001, № 12; от мнения своего не отказываюсь). В повествовании убраны авторские когти, зубы, отсутствует желчь — всего этого с лихвой хватило в следующем наймановском тексте, памфлетной пьесе, опубликованной журналом «Октябрь» в конце года (№ 10). Вспоминается известный анекдот о скорпионе.