Виктор Ротов - Ближе к истине

И вдруг справа, там, где Суджукская коса, беззвучно — звук долетел потом — взметнулся столб дыма. Черный, со светлой грибовидной шапкой…» «В том, что взорвалась разоружаемая мина, не было никаких сомнений. Пока мчались к Суджукской косе, я передумал всякое. Приготовился к худшему — не застану никого из минеров в живых. И страшно обрадовался, увидев капитан — лейтенанта Малова. Он лежал на снине около телефонного окопчика, прикрыв рукой глаза. На изорванном комбинезоне виднелась кровь…»

Подбежав, я отвел его руку от лица, и Малов зашевелился, начал осторожно себя ощупывать. Раненый и оглушенный, выброшенный взрывной волной из окопчика, он, должно быть, не мог поверить, что уцелел.

— А где Богачек и Лишневский?..

Вопрос был бессмысленным, но я ожидал чего угодно, только не того, что люди исчезнут бесследно. Два челове

ка словно испарились вместе с миной. Осталась лишь большая воронка в песке. Когда по Суджукской косе прошел затем, обследуя каждый квадратный метр ее поверхности караульный взвод, удалось обнаружить лишь два обрывка ткани с приставшим к ним лоскутком кожи… Ничего больше не нашли».

Эти строчки из книги Г. Н. Холостякова «Вечный огонь» я прочитал пятьдесят четыре года спустя. И все ожило в памяти. И оказалось, что к этим событиям был причастен напрямую мой отец. Водолаз Новороссийского ЭПРОНа {ЭПРОН — экспедиция подводных работ особого назначения} Ротов Семен Петрович.

Уже в первые дни войны немцы обладали страшным оружием на море — минами магнитного и замедленного действия. Сначала они испробовали их в Севастополе, а после и в Новороссийске. Надо было парализовать работу важнейшего, после Севастополя, стратегического порта.

Ночами под прикрытием обычных бомбардировщиков, специальные самолеты сбрасывали в бухту мины. Наше командование приняло контрмеры: организовали сеть специальных постов, каждый из которых был оснащен самодельным пеленгатором, ориентированным по компасу. По тревоге пеленгаторы с разных точек местности следили за поверхностью бухты. Пересечение пеленгов указывало на точку приводнения мины.

Именно таким способом были запеленгованы две мины в ночь с 12–го на 13–е сентября на акватории порта между Импортным пирсом и Восточным молом.

«И как только выяснилось место постановки мин, — пишет Г. Н. Холостяков, — старший лейтенант Богачек загорелся стремлением их разоружить».

Но прежде надо их поднять со дна моря.

«Мы вместе, — пишет далее Холостяков, — отправились в базовую команду водолазов. Приказав водолазам построиться, я объяснил задачу: надо найти на дне мину и надежно обвязать ее пеньковым тросом. Дальнейшее водолаза не касалось. Предупредив, что устройство мины неизвестно и возможны любые неожиданности, дал минуту подумать и скомандовал:

— Добровольцы, шаг вперед!

Шагнули все. Тогда я сказал:

— Комсомольцы, шаг вперед!

И опять шагнули все. И те, кто явно уже некомсомольского возраста.

— Все комсомольцы? — удивился я.

— Я не комсомолец, — смущенно ответил один, — но у меня опыт…»

Это было 13 сентября.

А перед этим, вечером 12–го, отец пришел со службы поздно. Уставший и даже, вроде, осунувшийся. Обычно молчаливый и недоступный, в этот вечер он был мягок и задумчив. Ел без аппетита. После ужина собрался было выйти на крылечко покурить, и тут случилась воздушная тревога. Противно взвыли сирены, к ним тотчас присоединились разноголосые фабричные, заводские и паровозные гудки. Эта жуткая какофония звуков до сих пор сидит внутри меня этаким ядовитым нерастворившимся комом. Мы — бабушка Катя, мама, старшая сестра Валя с братишкой на руках поспешили в бомбоубежище. По небу уже суетливо шарили лучи прожекторов, зенитки взахлеб палили, оглушая треском, озаряя ночь короткими заполошными вспышками. Из‑за гор наплывал рев воздушной армады, невидимой в ночном небе. Лучи прожекторов, хаотично скользя по небу, высвечивали для зенитчиков цели. Мы, подгоняемые нарастающим визгом летящих уже бомб, горохом сыпались в зев бомбоубежища.

Немцы давно уже «охотились» на зенитную батарею на Черепашке — она первая встречала их огнем. Но прицельно пробомбить ее им не удавалось — уж больно «кусачая» была эта батарея. Кстати, на ней была женская обслуга. Одни девушки! Они так быстро изготавливались к стрельбе, что немецкие летчики не успевали зайти на бомбометание. Сыпали куда зря, и скорей на разворот. Бомбы доставались нам, жившим вокруг Черепашки.

Отец всегда спускался в бомбоубежище последним. Поражая меня спокойствием и бесстрашием. Потом высовывался то и дело, посматривал — не упала ли во двор или в дом «зажигалка».

В этот налет, в ночь с 12–го на 13–е, он вообще остался в доме. Было светло как днем — все подножие гор было усыпано зажигательными бомбами. И всякую секунду можно было ожидать огненный гостинец в дом. Это была кошмарная ночь. Мы до утра просидели в укрытии. Без сна. Утром только уснули.

Наступило 13–е.

Сквозь сон слышу — меня кто‑то теребит. Открываю глаза — отец. «Вставай, сынок. Я ухожу».

Я очень удивился: никогда прежде, уходя на работу, он не будил нас, чтоб попрощаться. И вообще он был довольно суров с нами. А тут!..

Я встал нехотя, вылез следом за ним из бомбоубежища. Солнце еще за домом, но во дворе ослепительно светло и как‑то радостно. Отец приобнял меня за плечи, мы пошли к калитке.

— Проводи меня немного, — сказал он. — Поговорить надо… — И оглянулся на дом. На крылечке стояли мама и сестренка. Какие‑то встревоженные. Мы спустились на шоссейную дорогу: я впереди, отец следом, легонько подталкивал меня в лопатки. Я терялся в догадках, не понимая, что случилось.

— Вчера вызывал меня командир отряда, — заговорил отец доверительно, — сказал, что к нам приедет вице — адмирал Холостяков. Важная работа предстоит. — Он помолчал и добавил: — Опасная. Мины поднимать со дна бухты. А у меня опыт по Севастополю. Да и на курсах преподавали взрывное дело… Понимаешь? Всякое может случиться. Ты у нас старший мужчина после меня. Если что — смотри тут. — Он остановился. До меня как‑то не доходили его слова. Я только что со сна. И потом, я не привык к такому тону, меня это удивляло, поэтому слушал рассеянно. Но слова «вице — адмирал» усек сразу. Мальчишкам расскажу — сдохнут от зависти. И еще меня зацепили слова о том, что я старший мужчина в семье. После него. К чему это?..

Отец некоторое время смотрел на меня снисходительно — насмешливо. Потрепал по голове, наклонился и поцеловал в лоб. Меня бросило в жар — такой нежности от него я еще не знавал. Он оглянулся на дом. На спуске тропинки от дома стояли мама и сестренка. Он коротко махнул им рукой. Мне сказал:

— А подрастешь — поступай в комсомол…