Уистан Оден - Стихи и эссе

Чтоб, шею вытянув, стоять, как подсолнух, на зеленом дерне,
На арабскую стать полагаясь, каурых, соловых и корнем
Места их чуя, не то что с биноклями дурни —
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб паперти — в палубу, и в парус — дырявой холстине,
И свиньей — за святым, вслед нежному бризу по сини
К островам тенистым, где огромны дыни —
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб эти лавки обернулись к тюльпанам на садовом ложе,
Чтоб мне костылем моим дать каждому купцу по роже,
Когда из цветка его лысая голова торчит, и того тоже —
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб дыра в небесах и чтоб Петр появился и Павел,
Чтоб святой удивлял наглеца — гляди-ка, никак дирижабль,
О, чтобы ты попрошайкам второй ноги не оставил —
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Что он сделал такого, за что не мил?
Если хочешь знать — он нас оскорбил:
ну, да —
Мы сторожим колодцы, мы с оружьем в ладах,
Нам смешно, что мы вызываем страх.
Мы — счастье; но мы и беда.

Ты — город, а мы — часы у ворот,
Мы — стражи, в скале охраняем вход.
Двое.
Слева — стоим и справа — стоим
И неотрывно, поверь, следим.
за тобою.

Право же, лучше не спрашивать нас
Где те, кто смел нарушить приказ.
О них забудь.
Мы были рифом для тех, воронкой в воде,
Горем, ночным кошмаром, где
не розами — путь.

Оседлай журавля и учи слова моряков,
Когда корабли, полные птиц, с островов
в гавань войдут.
В таверне трави о рыбалке, о ласках чужих жен,
О великих мгновеньях в жизни, которых лишен
ты, тут.

Tак говорит теперь молодежь:
"Мы верим ему, где другого найдешь?" —
а мы добры,
От немощной похоти твоей устав;
Пусть не по вкусу тебе, но блюди устав,
нам все равно — до поры.

Не воображай, что нам невдомек —
То, что сокрыть ты тщательно смог,
взгляд выдаст вполне:
Ничего не сказав, ничего не свершив,
Не ошибись, будь уверен, я жив —
не танцевать же мне —

Ты ж упадешь на потеху всем им.
Поверх садовой стены мы следим —
как там ты.
Небо темно, как позора пятно,
Что-то, как ливень, низвергнется, но
это не будут цветы.

Поле, как крышка, вспучится, знать,
Все обнажив, что лучше б скрывать.
а потом,
Не говори, что глядеть недосуг,
Лес подойдет, становясь вокруг
смертельным серпом.

Болт заскрипит и раздастся удар,
И за окном проплывет санитар —
ный вэн
И появятся в спешке, мой друг,
Дама в темных очках, и горбатый хирург,
и с ножницами джентльмен.

Ожидай нас каждый миг,
Так что придержи язык,
И — без рук.
Сад мети, сам чистым будь,
Петли смазать не забудь
Помни — о нас, Двух.

Таверна Джона, Джо притон —
Мы пили чистый джин.
Кто с Маргарет ушел наверх,
А кто, увы, с Катрин.
Разбившись по парам, как с мышкою кот,
Играли бездомные ночь напролет.

Там Нэлл — подружка моряков
И волоокая Мэг
Раскрыли мне объятья, но
Я не ищу ночлег.
Мне клетка эта не под стать —
Хандрить и старость коротать.

Рыдают соловьи в садах,
Где матери наши — нагие.
Сердца, разбитые нами давно,
Сердца разбивают другие.
Слезы везде. В море дна не видать.
Пусть за борт текут. А мы будем спать.

Плоть, самость, красота и пылкoе признаньe,
И, следом, поцелуй в Миранды ипостась,
И одиночество мое, пока меж нами связь,
Иная навсегда, храни мое деянье,

Мгновенья украшая; ведь я призван
Смешать с твоим внезапный мой восторг,
Два трепета в один, словно один зарок,
Владея всем — здесь, там и ныне, присно.

Касание твое, твой образ, твой секрет
Отвергну, улыбаясь; разве дрожи,
Моей мольбы не хватит нам? О, нет,

Иная нежность молится здесь тоже,
Кто одинок — с ней совладать не сможет
В Уместном Времени и Верном Месте. Свет!

Купца, солдата, короля
Промерзший клоун грел.
Что им, витавшим в облаках,
До наших бренных дел.

Сюда, в немыслимую глушь,
Снов быстролетных шквал,
Подняв, занес меня; норд-ост
Колпак, к тому ж, украл.

Мне в ясный день видны внизу
Поля и кровли крыш,
И голос слышен вдалеке:
Мой Тринкуло- малыш!

Лежит там мой надежный мир —
Коснуться хоть бы раз.
Вся жизнь моя, любовь моя —
Набор случайных фраз.

Деревья сотрясает страх,
Согнав слов стаю с них
Туда, где сотрясает смех
Богатых и святых.

Подобий жуткий хоровод
Завел свою игру.
И, шутке собственной смеясь,
Как те, кто мал, умру.

Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом,
Как помнит добрый Государь отверженных своих,
У моря синего всегда высок зеленый холм.

Подпрыгнул Черный Человек за бузины кустом,
Встал на ноги, махнул рукой и сгинул в тот же миг.
Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.

Вот Ведьма плавится, крича, под солнечным лучом,
В ней жизнь мелеет на глазах, как в знойный день родник.
У моря синего всегда высок зеленый холм.

На перекрестке осенил меня Старик перстом
И слезы счастья бороздят его иссохший лик.
Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.

Меня, целуя, он будил и не жалел о том,
В лучах сияли паруса, глаза и сердолик.
У моря синего всегда высок зеленый холм.

Как дети в хороводе, мы повязаны кругом,
Чтоб хлад забвения в наш сад из мрака не проник.
Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.
У моря синего всегда высок зеленый холм.

Что ж ты, стоя на распутье,
Слезы льешь в тоске?
Вот он в сумраке, с борзыми,
Сокол на руке.

Не подкупишь птиц на ветке
Чтоб молчали. Прочь
Не прогонишь солнце с неба —
Чтоб настала ночь.

Ночь беззвездна для скитальцев,
Ветер зол зимой.
Ты беги, посеяв ужас
Всюду пред собой.