Уистан Оден - Стихи и эссе

И братом стал ему последний человек,
И небо он воздвиг, вздымая всюду шпили,
Музей хранил его Ученье, как ковчег,
И за доходами папирусы следили.

И все произошло в такой короткий срок,
Что он забыл, зачем был миру явлен,
Он к людям шел, но оставался одинок.

То денег не считал, то, вдруг, смиряя пыл,
Клочок земли не мог сыскать, где тень от яблонь,
Ни обрести любовь, в которой дока был.

И в смерть они входили словно в скит,
И даже нищий, оставляя что-то, ибо присно
Не ведать гнета, им казалось, предстоит,
И в экстремисты подавались эгоисты.

Над океаном праведников прах
Касался, как рукой, печали, боли, судорг,
Воды и воздуха и мест во всех местах,
Где угнездились вожделенье и рассудок.

Когда нам выбор предстоит, они питают нас,
И нам их воскресить, ну, хоть бы обещаньем,
А мы их предаем всем нашим вздорным знаньем.

И в нашем голосе — их стоны в смертный час;
Но только нам дано их возродить к свободе, зане
Еще возможно услыхать их ликованья глас.

Он был дитя еще и — до чего ж хорош!
Волхв нес ему дары и бил поклоны оземь,
И нищий был готов отдать последний грош,
И мученик шел радостно на казнь.

Но кто же мог сидеть с ним целый день?
Вот, на носу страда, протерлaсь власяница…
Они палаты камены ему воздвигли, где
Могли ему внимать, а он с того кормиться.

Но спасся он. Им невдомек досель,
Что был он тот, кто в мир пришел на муки,
И трапезу делить, и простирать к ним руки.

Остались в храме алчность, страх и люди.
И нищий видел там тирана цитадель,
И мученик — бесстыдных своих судей.

С престола встав и взор склоняя долу,
На агнца с овцами взирал с любовью — Он.
И голубя послал, один вернулся голубь,
Такая музыка вгоняет юных в сон.

Но Он-то отроку такое предназначил!
И, значит — покорись, оправдан произвол,
Полюбишь истину и все пойдет иначе,
И поблагодаришь — и прянул вниз орел.

Но не сработали ни доброта, ни гнев.
Внимал малец Ему, ну, разве, скуки ради,
И увернуться от отеческих объятий

Все время норовил. Но вот с пернатым
Сошелся запросто, весьма поднаторев
В науке убивать — прaщой и автоматом.

Эпоха подошла к концу. И, заурядно, смерть,
Последний избавитель, ждет в своей постели.
И тень тельца громадного им больше не суметь
Увидеть, сколько бы глаза не проглядели.

Им спать без снов: и то ведь, их дракон
Кастрирован и жаждет смерти в топях,
И след его простынет вскоре. В копях
Последний кобольд под камнями погребен,

К печали, впрочем, кратковременной, певцов.
Да вот беда — из замка чародея,
Чтоб землю окружить невидимым кольцом,

Поперла челядь, на глазах наглея,
И убивая сыновей, кто шел сразиться с нею,
Позоря дочерей, сводя с ума отцов.

Конечно, воспеть жизнь, воспеть многократно
За то, что цветет она, хаос поправ,
За звериную грацию, за терпение трав,
За то, что хоть кто-то был счастлив когда-то.

Но, вот, чей-то плач. Ах, причина известна —
Растление душ и паденье столиц,
Ибо зло неизбывно, ибо даже сам принц,
Ко лжи прибегая, царит в Поднебесной.

Историю тошнит от наших бодрых од
Никчемной расе обещаний и провидцев,
Зачатой от звезды, но Рай нам только снится.

И быстрый Запад — лжет, и в никуда идет,
Похожий на цветы, медлительный народ,
Чудной строитель Восемнадцати Провинций.

Ох, худо будет нам, когда там, в небесах,
В сполошных заревах — что твой висок горячий,
Прожектора лучи внезапно обозначат
Созданье щуплое, внушающее страх.

Ему не ведомо, что лопнет, как нарыв,
И что врасплох нас на земле застанет
Как будто пробудившаяся память,
И как сознанье, вдруг вмещающее взрыв.

Евреи, Женщины и Богачи — от Расы не убудет!
Вот что скрывает каждый дружелюбный взгляд —
Их собственный, от всех сокрытый, ад.

Когда мы лжем — не горы наши судьи.
Мы обитаем на земле, она и вторит в лад
И Разуму и Злу, пока они царят.

Они свободны от всего, там, на своих моторах,
Отличные от нас, как богачи,
Возвышенны, как мудрецы в ночи,
И города для них лишь цели, для которых

Нужны их знанья. И парение идей,
Им ненавистных, в нашем ясном небе,
С их аппаратами внедренья в жизнь людей,
Им не понять вовек. Они избрали жребий.

Их остров собственный исторгнул. Ну, а тут,
Урок им преподаст земля или вода —
По воле случая — куда уж упадут.

Уже не будет столь свободен их полет —
Но, как стесненный в чреве плод,
Беспомощный, как нищие всегда.

Война проста, как монумент, как дзот,
Здесь человеку отвечает зуммер,
Флажок на карте — значит послан взвод,
Несет малыш кувшин. Но этот план безумен —

Чтоб всякий на земле был страхом поражен,
Кто в девять воду пьет, и в полдень пить захочет,
Кто мечется в тоске вдали от чад и жен,
В отличье от идей и смертен, и порочен.

Но, несмотря на смерть, идеи непреложны,
И тысяч рты — как бы одни уста —
Разорваны в атаке чьей-то ложью,

Флажки на карте приведут в места,
Где Зло потешилось на славу —
Нанкин, Дахау.

Они живут и мучаются. Вот
И все, что они делают, бинтами
Скрывая мир, который признает
Лишь холод скальпеля — они лежат рядами,

Как будто бы эпохи — врозь; законы
И истины — как боль перетерпеть сейчас —
Им шепчут на ухо и заглушают стоны,
Они — растенья, отчужденные от нас.

Кто может превратиться в ногу, если
Она не сломана, кто помнит старый шрам,
Давно заживший, головную боль?

Мы верим в мир, где лечат все болезни,
Где одиночество — удел поэтов; нам
Лишь ярость разделять, да счастье, да любовь.

Отставлен от столицы и развенчан,
Его покинули и вошь и генерал,
Прикрыв глаза, он сутки пролежал
Под одеялом стеганым и в вечность

Отправился. И ни его надгробье,
Ни том историка, где славных имена,
До нас не донесут, что туп был, как война,
Ни шутки глупые его, ни взгляды исподлобья.

Подошвами столетний прах вздымая,
Он нас учил, без всяких там затей,
Так смысл фразы проясняет запятая,