Уистан Оден - Стихи и эссе

Ну, как у вас дела насчет картошки?
Насчет картошки? Насчет картошки!
Она себе становится на ножки!
Ну, слава Богу! Я-таки рад за вас!
Север, юг, восток и запад.
Север, юг, восток и запад.

Остановите время, порвите с миром связь
И псине, чтоб не гавкал, заткните костью пасть,
И позовите теток, пусть воют у крыльца.
Глушите барабаны, выносим мертвеца.

И пусть аэропланы со стоном чертят на
Угрюмом сером небе "Он умер. Плачь страна".
Публичная голубка пусть в трауре гулит,
Пусть мусор в черных крагах движение рулит.

Он был мой Юг, мой Север, мой Запад, мой Восток,
Труды и дни, а в праздник — пивка в ларьке глоток,
Он был луна и полночь, мы пели втихаря.
Любовь, я думал, вечна. Как оказалось — зря.

Зачем мне эти звезды, дурацкий хоровод.
Забейте солнце, месяц и весь небесный свод.
Сливайте сине море, сметайте зелен лес.
Осточертело все мне, утерян интерес.

Как полагается, тайное, наконец, стало явным.
Так секрет, вызревая, внезапно становится главным
предметом беседы с другом за чашкой чая, зачином
сплетни: "в тихом омуте" или "нет следствия без причины".

Привидение в поле, утонувший в бассейне парень,
она, танцующая в кабаре, он, выпивающий в баре,
приступ мигрени, усталость, выражение скуки, вздох
суть одна сторона медали из двух, трех, четырех

и т. д. Голос девушки в церковном хоре,
запах сирени и бузины, гравюры в холле,
рукопожатие, поцелуй, кашель, игра в крокет
заключают в себе загадку, до срока таят секрет.

За что он стоял — так это за совершенство (в своем роде).
Им введенный стиль: простота — залог успеха.
Хорошо разбираясь в людской породе,
Он беспокоился преимущественно об армейских частях.
Когда он смеялся, государственные мужи лопались от смеха.
Когда он плакал, младенцы толпами гибли на площадях.

Звезды на небе видали меня в гробу.
Что ж, не посетую, не прокляну судьбу.
Эта беда не беда, мой друг, поверь,
Коль равнодушны к тебе человек и зверь.

Только представь себе: страстью вспыхнет звезда,
Ты же вдруг не сможешь ответить "да"…
Нет уж, если поровну любить нельзя,
Тем, кто любит больше, пусть буду я.

Вечный поклонник (мне по плечу эта роль)
Звезд, для которых я — место пустое, ноль,
Снова и снова взгляд устремляя вверх,
Нет, не скажу, что одна мне милее всех.

Если же все звезды погасит смерть,
Я научусь в пустое небо смотреть.
Тьмы всеохватной я полюблю торжество.
Надо привыкнуть — только-то и всего.

О жатвах слыша, гибнущих в долинах,
Нагие видя в устье улиц горы,
За поворотом упираясь в воду,
Прознав про смерть отплывших к островам,
Мы зодчих чтим голодных городов,
Чья честь — овеществленье нашей скорби.

Которой не узнать себя в их скорби,
Приведшей их, затравленных, к долинам;
Провидя шум премудрых городов,
Коней осаживали, взмыв на горы,
Поля, как шхуны пленным с островов,
Зеленый призрак возлюбившим воду.

У рек селились, и ночами воды
Под окнами им умеряли скорби;
Им грезились в постелях острова,
Где танцы ежедневные в долинах,
Где круглый год в цветущих кронах горы,
Где страсть нежна вдали от городов.

Но вновь рассвет над ними в городах,
Не встало диво, разверзая воды,
И золотом не оскудели горы,
И голод — главная причина скорби;
Вот только сельским простакам в долинах
Паломники твердят про острова:

"Нас боги навещают с островов,
В красе и славе ходят в городах;
Оставьте ваши нищие долины
И с ними — в путь по изумрудным водам;
Там, подле них, забудьте ваши скорби,
Тень, что на вашу жизнь бросают горы".

Так много их ушло на гибель в горы,
Карабкаясь взглянуть на острова;
Так много пуганых под игом скорби
Остепенилось в грустных городах;
Так много кануло безумцев в воды,
Так много бедных навсегда в долинах.

Что им развеет скорби? Эти воды
Взойдя, озеленят долины, горы,
Где в городах не сниться островам.

Пусть телефон молчит, стоят часы,
И в тишине глодают кости псы.
Пусть вносят гроб под барабанный бой,
И входят в дом скорбящие толпой.

Пускай аэроплан, зудя как зуммер,
Кругами пишет в небесах: "Он умер".
На шеях голубиных черный шелк,
И в черных крагах полицейский полк.

Он был мой север, юг, восток и запад,
Мой труд и мой досуг, мой дом, мой замок,
Мой светлый вечер, мой вечерний свет.
Казался вечным. Оказался — нет.

Теперь все звезды можете гасить,
Луну и солнце с неба уносить,
И вылить океан, и срезать лес:
Театр закрыт. В нем больше нет чудес. [246]

Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.

Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах "Он мертв" над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики — в перчатках черных пусть.

Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.