Уистан Оден - Стихи и эссе

Оден— Существенный факт, открытый им с медицинской точки зрения, должен был показать, что полностью противоречил способу, которым он был открыт, жизнь сознания — историческая жизнь. Поэтому, причинная обусловленность означает что-то другое. В физике, если A — причина для B, если происходит A, то B тоже должен произойти. Исторически A предоставляет B повод для появления, который является другим фактом.

Вопрос— Кто-нибудь продолжил это?

Оден— Конечно, есть люди, которые развили эту идею. Современное сознание, помешанное на психосоматических вещах, исследует Джорджем Гроддеком [336]в книге "Исследуя Подсознательное".

Вопрос— Что Вы думаете о широком употреблении наркотиков?

Оден— Я немного отношусь неодобрительно к этому, хотя я лично думаю, что должны легализовать марихуану, потому что, пока этого нет, люди вынуждены нарушать закон, и люди стоят на твердых позициях и хотят их отстаивать. Возражение, которое мне известно против марихуаны — большая деградация сознания. Курильщики марихуаны считают себя выдающимися людьми. Я не думаю, что это очень полезно для них. Это — мое личное возражение. Физически я не думаю, что это причиняет больший вред, чем курение сигарет. Очень странно, как разворачиваются события, потому что, когда я был студентом, этого не существовало вообще. Факт, что это распространилось в семьях среднего класса — очевиден, известно, что люди в гетто употребляют наркотики только, чтобы забыть все, что — вокруг, и это очень понятно. Я думаю, что Хаксли [337]без знания, что творил, причинил слишком много вреда. Поскольку Хаксли экспериментировал с наркотиками в шестьдесят, абсолютно уверенный в себе; ну, еще, может быть, предпринятое путешествие интересовало его. Целая проблема для молодёжи найти себя и это — то, что я думаю, спасает от наркотиков. Мой собственный опыт с марихуаной мне не понравился, так как я увидел, что искажение времени было полной противоположностью, чем при употреблении алкоголя. Выпив, Вы знаете, что опьянение наступит через десять минут, и будет длиться пару часов. С марихуаной было по-другому, начиная курить, я потом не мог вспомнить как начал. ЛСД был полным провалом. Я решился на это только при медицинском наблюдении. Ну, доктор приехал в 7:30 утром и дал мне дозу. Я сидел там, и я сидел, сидел, ожидая, что случиться. Ничего не происходило. Небольшой вид шизоидного изменения в теле. В 10:30, когда эффект должен был быть максимальным, мы пошли на Вторую Авеню, чтобы съесть ветчину и яйца. Я смотрел из окна и думал, "Ах, теперь кое-что начало происходить."Мне показалось, что я видел, как мой почтальон махал мне. Я вернулся. Зазвонил звонок, это был почтальон: "я махал Вам, но Вы меня не заметили." То есть разрушается тяга к общению. Например, я слушал записи, сделанные вменяемыми людьми под воздействием ЛСД, и они говорили абсолютную бессмыслицу. Они, возможно, видели кое-что интересное, но они, конечно, теряют или силу или желание общаться.

Вопрос— Вы хотите сказать, что это преобразовалось в невербальный тип общения?

Оден— Это не превращает одного человека в другого. Это не заставляет их написать хорошие картины или хорошую музыку.

Вопрос— А что касается эффекта после того, как ослабевает влияние наркотиков? Я знал музыкантов, которые слушали музыкальную пьесу под наркотиками и утверждали, что в результате они поняли ту музыкальную пьесу намного лучше.

Оден— Я сомневаюсь, потому что очевидно, что происходит — Вы слышите индивидуальные звуки очень ярко, но логика не прерывается. Это из-за того, что вы, говоря с людьми, спрашиваете их об их ощущениях. Конкретные моменты очень ярки, но в реальности действительности теряют смысл.

Вопрос— Вы хотите сказать, что там нет ничего, чтобы внесло свой вклад в поэзию?

Оден— Ничего, насколько я знаю. Единственное исключение, о котором я могу вспомнить — это кое-что у Кокто [338]из — за опиума.

Вопрос— Или Колридж? [339]

Оден— Конечно, они все употребляли наркотики. Но я сомневаюсь, освободился ли Колридж от наркотиков, заинтересованный своей работой. Я был удивлен, когда знакомясь с корреспонденцией Браунинга, обнаружил, что Элизабет Браунинг [340]злоупотребляла смесью морфия и эфира, которые стоили больше, чем ее одежда. А когда Уилки Коллинз [341]умер, у его кровати стояла своего рода ежедневная доза настойки опия. Его камердинер выпил ее и упал замертво.

Сидя под двумя белыми лампами, он прихлебывал на завтрак крепкий кофе из большой чашки, непрерывно курил сигареты, и отгадывал кроссворд, ежедневной появляющийся в "Нью-Йорк Тамс" на странице с рецензией на новую книгу, которая, поскольку так совпало, в этот день содержала, наряду с его фотографией, обзор его нового поэтического сборника.

Когда он закончил разгадывать, он развернул страницу, посмотрел на даты смерти, и ушел, чтобы сделать тост…

Потом, когда у него спросили, прочитал ли он обзор, Оден ответил: "Конечно, нет. Очевидно, это не предназначено для меня…" Его исключительные перспективы, приоритеты, и вкусы были ярко выражены в обстановке его нью-йоркской квартиры, которую он снимал: Ее большие с высокими потолками три главные комнаты были окрашены в темно-серый, бледно-зеленый цвет, с фиолетовыми оттенками. На стене висели рисунки друзей — Элизабет Бишоп, E. М.Форстер, Пол Валери, Честер Калман — в золотых рамках. Был также оригинальная акварель Блэйка "Акт Творения" в столовой, и еще нескольких рисунков обнаженных мужчин. В спальне, его портрет без рамки, стоял лицом к стене.

В заставленную книгами гостиную, напоминающую пещеру, слева был проход для кратких экскурсий с коробками рукописей или для консультаций с Оксфордским английским словарем.

Кухня Одена была длинной и узкой, со многими горшками и кастрюлями, висящими на стене. Он предпочитал такие деликатесы как язык, рубец, мозги, и польская колбаса, приписывая поедание бифштекса к более низкому вкусу ("это — безумно неприятно!"). Он выпивал мартини Smirnoff, красное вино, и коньяк, избегая марихуаны, хотя и признавался, при наблюдении доктора, в употреблении ЛСД: "Ничего страшного не случилось, но я действительно получил прекрасное ощущение, будто некоторые птицы пробовали общаться со мной."

Его беседа была забавна, интеллектуальна, и изыскана, своего рода гуманитарная глобальная болтовня, без определенной цели, без конкретной заинтересованности в поэзии, абсолютно исключительно ради электронного влияния. Как он однажды выразился: "я только что возвратился из Канады, где я имел стычку с Маклюэном [343]. Я выиграл."