Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6386 ( № 39 2012)

уже слегка.

Через штакетник шиповник,

его шипы

цепкие пальцы, хватающие рукав.

Поздних прохожих шаги,

электрички гул,

в небе темнеющем тонкой

луны латунь[?]

Ковш наклонился и звёздному

молоку

в пору из мая перетекать в июнь.

Август

Царственный август небрежно

роняет в траву

спелые звёзды и яблоки райского

сада.

Две-три недели, оставшихся

до листопада,

я в подмосковной усадьбе своей

проживу.

Клевер и донник, бубенчик

купавки резной,

мягкие новые иглы на ёлочных

лапах,

слёзы смолы на стволах и

малиновый зной -

летнего счастья густой

бальзамический запах.

Небо ещё глубоко, словно омут

речной,

но по ночам осыпается искрами

астр.

Всё ещё чёток кленовых листов

алебастр

хрупкой, божественно тонкой

работы ручной.

Всё ещё гладки зелёных прудов

зеркала

в пышных багетах прибрежной

осоки и ряски,

всё ещё бродят под липами летние

сказки,

и созревающим сливам хватает

тепла.

Но ожидание тлена страшнее, чем

тлен.

Осень коснётся крылом и моей

ойкумены.

Жизнь изменяется, мы ей

прощаем измены

в тайной надежде прощения

наших измен

Антонина ЛАИРОВА

* * *

Через минуту дверь в вагон

закроется,

Перрон далёкий превратится в

точку.

Теории, законы и гипотезы

Сверкают, разлетаясь на кусочки.

Глаза в глаза - лицо запоминаю.

И в нём хочу сама себя прочесть,

Чтобы потом и днями, и ночами

В тумане грёз я знала, что ты

есть.

Как знак реальности, как проблеск

в полумраке -

Слова, улыбки, запахи, привычки[?]

Перрон в снегу, лицо под

капюшоном,

Вечерний сумрак, вспышка

электрички.

Илья ПЛОХИХ

* * *

Бывает, в дни весенние

эскадрой на юг[?]

уходят льды последние,

последняя шуга.

И в дымке различается,

что взмахами руки

к нам кто-то обращается

с той стороны реки.

Заброшены слободкою

обычные дела,

и каждый занят лодкою,

кипит в ведре смола.

А в дымке различается,

что взмахами руки

к нам кто-то обращается

с той стороны реки.

И слишком ясно грезится

от пристани стезя,

ведь очень нужно встретиться,

не встретиться - нельзя.

Ведь в дымке различается,

что взмахами руки

к нам кто-то обращается

с той стороны реки.

Золотой костыль

От побережья до побережья

несколько тысяч миль:

царство людское, потом -

медвежье,

дальше - пустыни пыль.

По бесконечной стальной

магистрали,

по безнадёжно стальной,

авантюристы прошли - искали

в шпалах костыль золотой.

От побережья до побережья

мимо долин и скал

авантюристы прошли, прилежно

не пропуская шпал.

Были камланья пурги, и злое

белое божество

лило на плечи смолою

зноя жгучее вещество.

От побережья до побережья

несколько тысяч миль

авантюристы прошли в надежде,

но не нашли костыль.

И на последней станции

молча сидят в буфете

в некоторой прострации

авантюристы эти.

Видно в окно дорогу:

все перспективы мглисты.

Но по-другому смогут

разве авантюристы?

* * *

Она уже была стара,

когда гуляли средь двора,

держась за юбки матерей,

отцы сегодняшних детей.

Уже тогда её никто

не видел летом без пальто,

уже была легка, как газ,

вода её бесцветных глаз.

И, обнажая шаткий зуб,

уже просвечивала зыбко

её окаменелых губ

полуулыбка.

Она одна двору верна,

одна его не покидает.

Спешу к ней: может, хоть она

меня узнает.

Случай на Никитской

Замечательному писателю и редактору спецпроектов "ЛГ" Алесю КОЖЕДУБУ исполнилось 60 лет. Мы любим и уважаем нашего коллегу и друга, поздравляем его и желаем всего, что полагается желать юбиляру. Надеемся, читатели присоединятся к нам.

В нижний буфет Центрального дома литераторов обычно я захаживал после работы. К этому времени там уже сбивались компании потрёпанных литераторов, которые распивали из-под полы принесённую водку, громко переругивались между собой и иногда дрались. Но тем не менее выпить рюмку-другую там было можно.

В этот раз я зашёл туда в обеденный перерыв. Стояла вторая половина августа, на улицах было жарко и душно, и кондиционер в буфете манил не меньше холодной рюмки водки.

За столиком в левом углу я увидел собратьев по перу Григория и Алексея.

- Что это вы спозаранку? - спросил я, подсаживаясь к ним.

- Тебя ждём, - хмыкнул Григорий.

- А я в отпуске, - сказал Алексей. - Послезавтра уезжаю.

- На море?

- На родину, - вздохнул Алексей. - Мать плоха.

Я взял три рюмки водки и бутерброды с ветчиной и сыром.

- Надо же - ни одного посетителя, - сказал я. - Даже Машкуты нет.

- Ещё не проспался, - посмотрел на дверь Григорий. - Вчера его опять вывели.

- С мордобитием?

- Его даже бить противно! - брезгливо поморщился Гриша.

Пьяный Машкута как-то назвал Григория "прозаиком-импотентом", и тот, конечно, обиделся.

- А ведь когда-то хороший писатель был, - сказал я.

- Это миф, им же и сотворённый, - фыркнул Гриша. - Не был он хорошим писателем.

Алексей пожал плечами. Как критик, он старался соблюдать хотя бы видимость объективности.

- Время расставит всех по ранжиру, - сказал я.

В дверях появилась Екатерина. "Не может быть", - сказал я себе и помотал головой. Однако видение не пропало. Наоборот, оно бодро направилось к нам.

Екатерина была потрясающая девушка. Кроме немногословности она обладала удивительно ровными и длинными ногами. Даже трезвый я не мог отвести от них глаз.

Я вскочил и помог даме сесть.

- Пиво, водка, коньяк? - шепнул я в маленькое ушко.

- Кофе, - улыбнулась она.

Я послушно принёс кофе.

- За луч света в тёмном царстве! - поднял я рюмку.

- Какой ещё луч? - покосился на меня Григорий.