Газета Завтра Газета - Газета Завтра 377 (8 2001)

Покинув Вешенскую, переписываясь с Шолоховым, помогая ему, она продолжала тревожиться за его судьбу. После очередного шквала нападок на Шолохова она записывает для себя: "Какова будущность его? Каким он выйдет из переживаемого им острого кризиса? Страшно становится за возможность его отхода. Такая огромная сила, такой необычный талант".

"Отхода" — от чего? От литературы? Нет, конечно. Речь идет о другом: об "отходе" от "нас" — помните ее вопрос: "Придет ли он когда-нибудь совсем, совсем к нам?" — то есть к большевикам, "твердым коммунистам", к каковым причисляла себя Е. Левицкая, член РСДРП с 1903 года.

Когда Е. Левицкая говорит о Шолохове, как "не всегда понятом и разгаданном человеке", как о "загадке", которая "загадкой осталась и после пребывания в Вешенской", как о человеке, который "за семью замками, да еще за одним держит свое нутро", она имеет в виду, конечно же, далеко не только его возраст, но, прежде всего, тайну его "исповедания веры", загадку его миросозерцания, его мировоззренческих позиций.

"Я знаю только, что если я, старуха, не разгадала этого человека, то и все окружающие также его не знают. Он живет какой-то своей особой жизнью... О себе говорит очень скупо, изредка и всегда неожиданно. Так, одно-два слова, и надо быть всегда начеку, чтобы понять это неожиданно вырвавшееся слово, сопоставить его и чтобы немного понять, уяснить этот сложный образ".

Столь же предельно закрытым в высказываниях о своем "исповедании веры" Шолохов был и в письмах, и в публицистике. В мировоззренческом плане он был человеком исключительно сдержанным и не торопился раскрываться перед людьми. Он предпочитал выражать себя не в обнаженном публицистическом слове, но в слове художественном, которое и было его стихией.

В ответ на просьбу литературоведа Е. Ф. Никитиной написать свою автобиографию, Шолохов ответил: "Моя автобиография — в моих книгах".

Тем с большим основанием Шолохов мог сказать: мое "исповедание веры" — в моих книгах.

Но проникнуть в него непросто.

"ОБЪЕКТИВИЗМ" ИЛИ ОБЪЕКТИВНОСТЬ?

"Объективизм" и "пацифизм" — таково одно из главных обвинений, которые сразу после вывода первых двух книг "Тихого Дона" предъявила Шолохову леворадикальная критика. И не только критика, но и "братья-писатели".

В докладе (а затем — статье) "Реакционная романтика" историк Н. Л. Янчевский, начиная дискуссию о романе "Тихий Дон", писал: "Сложность понимания романа Шолохова заключается в том, что у него нет того лица, которое являлось бы "alter ego" автора и высказывало мысли автора в романе".

Его поддержал критик Л. Шеншелевич: "Основной недостаток — это "объективизм", который делает роман в высшей степени идейно шатким произведением".

Левацкая, ультрарадикальная идеология в подходе к литературе в начале 20-х годов проникла в души даже рядовых читателей.

"Надо показать свое отношение к описываемым событиям. Объективизм же тут очень опасен", — требовали от Шолохова читатели на обсуждении романа в Ростове-на-Дону в 1930 году. "Какими чувствами заражает "Тихий Дон"? Надо сказать, что не теми, которые были бы для нас желательны. Особенно это относится к прочтенному здесь отрывку о смерти белого офицера Петра Мелехова...

Придется сказать, что Шолохову жаль убитого офицера".

То, что леворадикальная рапповская критика вменяла в вину писателю как "объективизм" — было в действительности художественной объективностью.

Качество объективной художественной правды, как определяющее достоинство романа "Тихий Дон", было отмечено эстетически зрелой критикой сразу после выхода первой и второй книг романа, причем не только в нашей стране, но и за рубежом. Роман был переведен на иностранные языки и начал расходиться по миру уже в 30-е годы, поразив литературную критику и читателей.

Впрочем, были и там вульгарно-социологические выступления, подвергающие "Тихий Дон" критике, упрекавшие Шолохова в "объективизме" при "изображении белых и красных", в недостатке "классового понимания".

Однако подобные вульгарные оценки были скорее исключением, чем правилом. "Тихий Дон" был принят в мире восторженно.

Лондонская газета "Санди график", начиная в мае 1934 года печатать главы из романа "Тихий Дон", сопроводила их следующим аншлагом: "Тихий Дон" — это книга, которая удивила мир!" И далее: "Сегодня "Санди график" начинает публикацию выдающегося, одного из наиболее сенсационных, правдивых и очаровательных романов, когда-либо написанных".

Одно из самых главных "удивлений", которые пережила западная критика, заключалось в том именно, что коммунист Шолохов "бесстрашно и объективно изображает действительность"; что он стремится "писать правду жизни, несмотря на всю ее горечь"; что "на протяжении всего романа Шолохов остается художником, а не пропагандистом", хотя и не скрывает "своей советской идеологии"; что "это не идеологический агитационный роман, а трагический эпос, который запечатлел человеческие судьбы в момент крушения старого уклада жизни, различные идеологии, столкновение различных позиций, жестокую схватку двух мировоззрений".

Как видите, настоятельно подчеркивается именно это качество "Тихого Дона": объективность взгляда художника при отсутствии в романе авторского "перста указующего".

В апреле 1941 года "Нью-Йорк Таймс" писал в статье "Шолоховский эпос о борющихся казаках": "Известно, что Шолохов — коммунист. И между тем, в романе нет привычной марксистской пропаганды. К своим персонажам — белым и красным — он относится объективно, с неподдельным проникновением в человеческие чувства..."

А известный американский критик и литературовед профессор Мичиганского университета Д. Стюарт заключил в 1959 году: "...На основании изучения текста "Тихого Дона" было бы справедливо сказать, что Шолохов является непримиримым и необычайно честным реалистом". По мнению профессора Д. Стюарта, "его гений лучше всего виден... в его необычной силе, необычном диапазоне видения явлений, которые позволяют ему таить в себе и противоречия типа Достоевского в единой уравновешенной концепции..."

ПОЛИФОНИЯ "ТИХОГО ДОНА"

Так в чем же состоит тайна прозы Шолохова, заставившая признать его "Тихий Дон" весь мир, — как Сталина, так и Краснова, как "красных", так и "белых", как капиталистов, так и сторонников социалистической идеи?

Над загадкой прозы Шолохова давно бьется наше шолоховедение. Ближе всех, на наш взгляд, подошел к разгадке ее В. Васильев, который в книге "Михаил Шолохов. Очерк жизни и творчества" писал: "Шолохов отказался от художественных решений, "сводящихся к одной-единственной оригинальной интеллектуальной точке зрения автора в произведении".

Шолохов утверждает художественный принцип, по определению В. Васильева, "равноцентренного или многоцентренного" изображения "лиц, человеческих положений и социально-исторических коллизий". "Шолохов не связывает себя никакими обязательствами перед персонажами и тем самым отказывается от линейной перспективы в достижении истолкования жизни в пользу истинной объективности и подлинной реальности, и сверхличной, индивидуальной, высшей правды".