Валентин Степанков - Кремлевский заговор

Кроме того, у общественности накопилась масса претензий лично к Генеральному прокурору СССР, и претензий справедливых, поскольку оценка, данная им событиям в Тбилиси, Новочеркасске, Литве и Латвии, свелась по существу к оправданию насильственных действий армии против мирного населения. А незадолго Трубин был на Кубе и дал там интервью, в котором заявил, что для наведения порядка нужна твердая рука, что время для этого пришло, ну, и еще что-то в том же духе. Эти не слишком демократичные высказывания попали в нашу прессу и, конечно же, только добавили поводов для более чем резкой критики. Поэтому не лучше ли будет, если Генеральный прокурор по собственной инициативе откажется от руководства следствием по делу ГКЧП прежде, чем от него это потребуют?

Трубин наши доводы выслушал очень внимательно, и реакция его на них была реакцией человека разумного и трезвого. Он сказал, что сам прекрасно понимает уязвимость своих позиций в этой ситуации и что в целом он с нами согласен: у прокуратуры России действительно больше моральных прав на ведение этого дела. Однако в процессе его расследования могут возникнуть такие вопросы, которые без содействия Генерального прокурора Союза решить будет невозможно, поэтому нужно так сформулировать «отречение», чтобы в нужный момент оба прокурора могли действовать совместно. На том и порешили. К вечеру поторапливаемый нами Трубин подготовил постановление, подписал его, и с понедельника 26 августа противостояние двух прокуратур закончилось.

Нужно отдать должное Трубину: никакой обиды на нас он не затаил, и дальнейшие наши отношения были отношениями коллег, заинтересованных в успехе общего дела. Подтверждением этого стала история с арестом Лукьянова. У нас были серьезные основания считать, что в заговоре он сыграл далеко не последнюю роль, однако занимаемый им высокий пост и тот факт, что официально он не входил в состав ГКЧП, продлили срок пребывания Анатолия Ивановича на свободе.

Вечером 27 августа мы встретились с Трубиным и договорились, что оставлять в подвешенном состоянии вопрос с Лукьяновым дальше нельзя, надо просить согласие на привлечение его к ответственности, и эта акция должна носить совместный характер, чтобы подчеркнуть единство мнений обеих прокуратур. Таким образом 28 августа подписанное двумя Генеральными прокурорами ходатайство было направлено в Верховный Совет.

Мы не могли знать, сколько времени потребуется на его рассмотрение, поэтому запланировали в течение ближайших дней некоторые следственные действия, в которых Лукьянов должен был выступать в качестве свидетеля. В этой роли он был уже допрошен в Кремле. Но Верховный Совет на удивление быстро «сдал» своего спикера. Заслушав прокурорское ходатайство, депутаты почти единогласно согласились его удовлетворить. Тем не менее мы решили следовать своим планам, действовать не торопясь.

29 августа наши следователи проводили обыск в кабинете Лукьянова в Кремле. Вернувшись в прокуратуру, они доложили, что Анатолий Иванович вел себя крайне нервно и даже нашумел на них: я, мол, вижу к чему дело идет, так что нечего тянуть, давайте меня здесь арестовывайте, а если вы вздумаете проделать это у меня дома в присутствии моей престарелой матери, я вас в порошок сотру… Следователей такое его поведение, конечно, ни в коей степени не вывело из себя, они к всплескам эмоций уже привыкли, поэтому очень спокойно и вежливо разъяснили ему, что с подобными «просьбами» нужно обращаться не к ним, а к прокурору. На том они с Лукьяновым в шестом часу вечера расстались.

А где-то в половине седьмого к нам в прокуратуру позвонил Трубин и сказал, что у него сердце не на месте после выступления Лукьянова на сессии ВС. Кто знает, что у него на уме. Он уже нынешнюю ночь провел в Кремле. Ведь Пуго, Кручина, Ахромеев покончили с собой. Где у нас гарантии, что с ним ничего подобного не случится? И есть ведь другой, тоже не располагающий к спокойствию, вариант: а вдруг существуют силы, настолько заинтересованные в его молчании, что не остановятся ни перед чем? Нам вовек не оправдаться, если произойдет что-нибудь непоправимое, поэтому надо его прямо сегодня арестовать. Да и некоторые союзные депутаты высказывают недоумение по поводу того, что Лукьянов все еще на свободе…

Мы попытались Трубину объяснить, что такая спешка не входит в наши планы, что с арестом нужно повременить, еще не закончена работа с Лукьяновым как со свидетелем, но Трубин слышать ничего не желал. Он был так настойчив, что мы его даже спросили, не дошла ли до него по каким-нибудь особым каналам информация, дающая повод для столь серьезных опасений. Трубин уверил нас, что знает ровно столько же, сколько и мы, но интуиция ему подсказывает, что с арестом не стоит медлить. В конце концов он и нас заразил своей тревогой.

Было часов восемь вечера. К этому времени Лукьянов из Кремля уехал к себе на дачу. Там он и был задержан пару часов спустя. Его задержание проводили всего два человека — первый заместитель министра МВД России Виктор Ерин и один из наших следователей. Охрана ждала в машине. И, конечно же, вели себя очень тактично. Лукьянов поинтересовался их полномочиями, они его законное любопытство удовлетворили. Анатолий Иванович сказал, что ожидал такого поворота событий и подготовился. Действительно у него была уже собрана сумка, в которой лежали личные вещи, кое-какие документы и книги. Он оделся попроще, не как в Верховный Совет, попрощался с домашними и спокойно прошел к ожидавшей машине.

Каково же было наше изумление, когда в прессе некоторое время спустя появился рассказ об этом событии самого Лукьянова. Из него явствовало, что дачный поселок был окружен чуть не ротой автоматчиков, которые всех переполошили, что наши люди вели себя крайне грубо по отношению к жене Анатолия Ивановича, что все юридические и нравственные нормы были попраны. Столь вольное, мягко говоря, обращение с фактами было для нас, конечно, не только удивительным, но и неприятным. Однако нет худа без добра. История с этой публикацией расширила наши тогда еще явно недостаточные представления о характере Анатолия Ивановича.

Мы вообще не пренебрегали возможностями получше узнать наших, выражаясь профессиональным языком, фигурантов. И поэтому никогда не отказывали им в желании побеседовать с нами, что называется, без протокола. Естественно, беседы эти происходили с глазу на глаз и никак не фиксировались. Однако кое-что особо заинтересовавшее или поразившее нас мы записывали по памяти в свои дневники. Самые, пожалуй, неординарные впечатления остались от разговоров по душам с Крючковым и Лукьяновым.

Крючков, оправившись в сравнительно комфортных условиях «Сенежа» от потрясений, вызванных провалом путча и последовавшим за этим арестом, сказал, примерно, следующее: «Стоит ли доводить дело до следствия и суда? Можно ведь все решить политическим способом: дать соответствующую оценку случившемуся, отстранить нас, и тем самым исчерпать инцидент». После того, как ему в ответ на это было заявлено, что политически вопросы надо было решать до 19 августа в пределах действующего Закона, а сейчас об этом говорить поздно, он вздохнул и перевел разговор на другую тему: «У меня есть очень своеобразная просьба. Я, знаете ли, привык снимать стресс небольшим количеством виски — граммов 50 с добавлением воды. Нельзя ли в отношении этой малости пойти мне навстречу?»