Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6367 ( № 15 2012)

Есть у нас и свои звёздочки. Николай Михалёв, наш солист, поёт в клубе с шести лет. Он выступал в год 60-летия Победы с песней раменского композитора Сергея Иваненко "Что такое День Победы" в концертном зале "Россия", в храме Христа Спасителя. Сейчас он учится на эстрадном отделении в Московском областном колледже искусств в Химках как стипендиат Раменского района. Ещё одна наша воспитанница, Ульяна Безрукова, поступила в 1-е Московское областное музыкальное училище в Коломне.

Вся жизнь Владимира Буболева с раннего детства связана с музыкой. Конечно, здесь большую роль сыграли гены. У Владимира Станиславовича вся семья музыкальная, дедушка с бабушкой и мама хорошо пели. А он уже в шесть лет, не зная ни одной ноты, подбирал музыку на гармони. Деятельность Владимира Станиславовича как умелого руководителя и талантливого музыканта была высоко оценена руководством Раменского района и Министерством культуры Московской области, которое отправило его на учёбу по целевому направлению в Московский государственный университет культуры и искусств.

Правда, был в жизни Владимира Буболева недолгий период, когда он "изменил" своему призванию. В 2010 году он был избран главой сельского поселения Никоновское. Отработал только год, быстро поняв, что без любимого дела не может, и вернулся руководить КДЦ "Северянка". Но память о себе оставил на века, отреставрировав памятник погибшим в Великой Отечественной войне односельчанам.

Марина МАКАРОВА

Цитата

Михаил ЛОБАНОВ. Сергей Тимофеевич Аксаков . - М.: Молодая гвардия, 1987.

Как колыбелью в детстве было для него его любимое село Аксаково, так теперь последней пристанью его, старика, каковым он себя считал (ему было 52 года. - Ред.), стало сельцо Абрамцево, что в пятидесяти верстах от Москвы. 1843 год - год покупки усадьбы - остался навсегда памятным для семьи. Сергей Тимофеевич даже сочинил тогда два стихотворения по этому случаю: одно жалобное - насчёт того, как трудно найти подходящую подмосковную; всё чего-то не хватает: есть лес - нет воды, есть вода - садик захудалый и дом никудышный и прочее. Другое стихотворение бодрое, радостное: "Вот наконец за всё терпенье судьба вознаградила нас: мы наконец нашли именье по вкусу нашему. Как раз". И далее расписывается, как "прекрасно местоположенье" усадьбы, всё там есть - и парк, и пруд, родник с ключевой водою, река, роща, прелестная деревенька, и "не бедно там живут крестьяне".

Действительно, с балкона длинного деревянного дома открывались чудесные картины и дали: спускавшийся к реке Воре парк, за рекой начинался лес, рассечённый прямой аллеей, сквозь которую виднелись дома, церкви Хотьковского женского монастыря, где покоится прах Кирилла и Марии, родителей Сергия Радонежского. А в десяти верстах отсюда, за Хотьковом, раскинулся Сергиев Посад с Троице-Сергиевой лаврой, откуда в праздничные дни в тихие вечерние часы доносился звон колоколов. Рядом, под горою, текла быстрая Воря с обильно водившимися в ней язями, плотвой, окунями, щуками, налимами, голавлями да в придачу раками; рядом и лес, где довольно имелось всяких грибов - истинное раздолье для рыбака и грибника, без чего Сергей Тимофеевич и жизнь свою не представлял.

Большой человек в низких коридорах

Владимир КУНИЦЫН

Я раздвигаю куст сирени и выглядываю на улицу. Мама просила сказать ей, когда увижу отца. Он работает в Тамбовском обкоме партии, это в квартале от нашего палисадника, и обедать ходит домой. На дворе 1955 год, мне семь, отцу тридцать три, маме тридцать лет.

Сирень растёт вдоль чугунной ограды, свешиваясь над тротуаром. Она мешает обзору, мне приходится встать сандалиями на ограду и высунуться из кустов как можно дальше вперёд.

И вот я вижу его! И запоминаю это зрелище на всю жизнь - он идёт по улице среди людей, но видно только его, потому что людской поток ему по грудь. Голова и плечи отца совершенно одиноки в этом коллективном движении. Он худой, слегка сутулый, и его рост за метр девяносто. В те времена таких высоченных людей в Тамбове почти не было. Я машу ему рукой, а он задумчиво дымит папиросой "Казбек" и не смотрит по сторонам.

Вырвавшись из куста, я бегу к маме: "Папа, папа идёт!"[?]

[?]Всего через восемь лет он, Георгий Куницын, будет решать участь фильма Тарковского "Андрей Рублёв". Окажется лицом к лицу с самой выдающейся творческой элитой Советского Союза. И его мнение будет значить много.

Неимоверный кульбит судьбы!

Я давно пытаюсь понять, отчего его жизнь сложилась именно так. И порой кажется, он воплощал чей-то пристрастный художественный замысел.

Родился Куницын в сибирской деревне Куницыно в 1922 году. В "родовом поместье", как частенько шутил. Говорил, что блатной романтики вокруг было столько - запросто мог съехать на кривую дорожку, а тюрьмой в Сибири мало кого напугаешь. Если бы не один случай.

Вот этот самый случай меня больше всего и поражает в судьбе Георгия Ивановича Куницына, Гоши, как звали его близкие. Однажды на уроке математики в шестом классе учитель, не выдержав, спросил: "Гоша, ты "Недоросль" Фонвизина читал?" К этому времени Гоше пятнадцать, он верзила, второгодник, матёрый двоечник, шпана, у него на руке красуется татуировка якоря - в память о матросских походах с отцом на барже по Лене, и он вот-вот пересечётся с законом. Но[?] он сразу и единственный в классе понимает смысл вопроса, потому что давно перечитал всю школьную библиотеку от "А" до "Я". Гоша не отвечает, но с этого дня становится первым учеником Киренской средней школы № 1. И 19 июня 1941 года ему вручают золотую медаль.

Этот факт в жизни отца для меня самый потрясающий. Не только потому, что с него начинается его настоящая судьба, а потому, что всего лишь одна фраза смогла так перевернуть человека!

Другим событием, перепахавшим отца изнутри, был, конечно, XX съезд партии и знаменитый доклад Хрущёва, развенчивающий культ личности Сталина. Не война, на которую он попал сразу под Сталинград и был там первый раз ранен, получил первый свой орден Красной Звезды. Не Курская дуга и второе ранение, а затем ранение в Польше и тяжелейшее в Чехословакии. А та правда, которая оглушила отца в 1956 году.

Я пишу о том, что знаю лично от него и видел сам. В 56-м году мне восемь лет, но я помню, как болезненно и страстно переживал отец крушение своих иллюзий. Я помню и более ранние, "досъездовские" споры в нашей семье. Мой дедушка, мамин папа, был раскулачен и расстрелян. Мама это помнила и прощать Сталину не собиралась. Отец оказывался в тисках: между господствующей идеологией и личной правдой близкого человека. Он бушевал, страдая от неразрешимости вопроса.