Николай Устрялов - Германия. В круговороте фашистской свастики

Программа создания работ и всеобщей трудовой повинности для своего осуществления требует средств. Вместе с тем, она диктует углубленное, радикальное переустройство всего народного хозяйства на новых началах. Фашизация рабочих союзов, ландбунда и лиги промышленников, так называемая «унификация» — первый шаг на пути такого переустройства: создается единство хозяйственного руководства. Но эта формальная, организационная мера, при всей ее знаменательности, сама по себе не означает еще подлинной и реальной реконструкции. Многое будет зависеть от социально-политического содержания самого национал-социализма, от конкретного исторического смысла гитлеровской диктатуры. Заложены ли в ней элементы социального «прогресса», хотя бы и замутненные, хотя бы искаженные звериным варварством массовых страстей, — или она есть реакция чистой воды, исторический «регресс» во всех отношениях, последний жест умирающего мира? — Этот вопрос историей еще не решен.

Недавно еще, в 1930 году, довольно известный испанский автор Ф. Камбо, исследуя современные европейские диктатуры, пришел к выводу, что эта болезненная форма правления является уделом лишь отсталых, малоразвитых народов. Существуют две Европы: одна, славная и просвещенная, стремится вперед на разного рода усовершенствованных двигателях, другая, преданная природе больше, чем цивилизации, тащится все еще на старосветской живой лошадке. Возьмите таблицы грамотности населения: на последнем месте вы в них найдете Румынию, Россию, Сербию, Италию, Грецию, Испанию. Эти же страны займут первые места в таблицах процента смертности. Таблицы торговли, почтовых отправлений (на душу населения) и т. д. подтвердят вашу анкету: на последних местах неизменно красуются Россия, Турция, Болгария, Югославия, Польша, Литва, Румыния, Португалия, Испания, Греция, Венгрия, Италия, Латвия. Все это государства диктатур или призрачного конституционализма. Диктатура вводится в безграмотных, бедных, преимущественно аграрных, бездорожных странах, у наименее культурных европейских народов. Просвещенные же страны управляются свободно: где фабрики, грамотность, химические удобрения и древние университеты — там демократия.

Германия в приводимых автором таблицах везде значится на самых выигрышных местах, среди государств первой, передовой Европы: страна всеобщей грамотности, высочайшей, всесторонней культуры. Поэтому совершенно ясно, что «широкая масса немецкого народа окончательно усвоила режим свободы» и что «Германии не грозит ни малейшей опасности увидеть у себя режим диктатуры».

Прошло три года, и что осталось от этих выкладок и прогнозов? События в Германии наглядно опровергли поверхностные рационалистические представления об источниках современной диктатуры. В частности, думается, вакханалии расистских погромных подвигов должны бы отучить теперь европейцев от высокомерной привычки относить эксцессы русской революции за счет «непроходимой русской некультурности». Нет, дело тут, видимо, не в отсталости и некультурности, а в чем-то совсем другом. «Демократия есть режим совершеннолетних народов», — гласила школьная истина старого государственного права. После германского казуса с Гитлером эту истину следует пересмотреть: едва ли можно отказать германскому народу в совершеннолетии.

В чем же дело? Судя по многим признакам, дело в серьезном и глубоком общем кризисе, постигшем «цивилизованное человечество» в нашу эпоху. Шатание умов и сердец свидетельствует об исчерпанности определенной системы жизни и мысли, господствовавшей до сего времени. Страстная и самоотверженная обращенность этих умов и сердец к авторитету, к инициативной, сильной и смелой власти, обнаруживает способность и готовность людей воспринять некую новую систему, более подходящую, более отвечающую условиям и потребностям современности. Воля к вере, к созидающей любви, к порядку, к труду и к послушанию не иссякла в человечестве. Вопрос — в конкретной организации, воплощении этой воли и ее предметов.

Наше время — эпоха «тысячи кризисов» (Шпанн). Государствоведы толкуют о кризисе государственно-политическом, экономисты об экономическом, философы — о кризисе культуры. Внутри каждой из этих трех областей констатируются и обсуждаются критические состояния отдельных исторических комплексов и конкретных идей. Говорят о сумерках индивидуализма, либерализма, гуманизма, демократии, капитализма, марксизма, идеи прогресса и т. д., всего не перечесть. Ставится вопрос и о крахе христианства, культурно-исторической основы нашей цивилизации.

В этих условиях всеобщего распутья и тревожных колебаний почвы крепнет жажда якоря, тоска по миросозерцанию. Правовое государство свободы и самоопределения личности с его благородным непредрешенческим формализмом не годится, «не звучит» в такие времена: вместо хлеба и веры оно предлагает камень безбрежного выбора. Оно не холодно и не горячо — оно тепло. Оно — организованное сомнение, а люди требуют лучезарной очевидности. И характерным признаком современных диктатур, обращенных лицом к молодежи, является их «идеократический» пафос. Они несут или, по крайней мере, хотят нести собою целостное миросозерцание, систему завершенного вероучения, и отбор правящего слоя в них происходит именно по миросозерцательному, идеологическому признаку. «На проклятые вопросы дай ответы мне прямые!» — требует новый человек, и государство нового человека спешит исполнить это требование. Оно стремится провозгласить и воплотить в жизнь определенную идею, которую оно считает истинной, достойной, спасительной, и в духе этой конкретной позитивной идеи укрепляет себя и формирует своих граждан. «Идея-правительница» обретает своих слуг и рыцарей в правящей партии, непременно «единой и единственной» в государстве. Ее члены, перешагнув через свободу формальную, находят свободу — в любимой идее: познают свою истину, и истина делает их свободными. Они связаны взаимно общностью веры и зароком верности: это партия-орден, воинствующая церковь идеи.

Отсюда и жесткая, суровая, беззаветная нетерпимость идеократических государств: человеческая вера жгуча и человеческая любовь ревнива. Словно историей снова правят страстные идеи, воплощаемые в плоть и кровь, словно история снова — их беспощадное, роковое состязание перед лицом заданной человечеству и постигаемой им «в бесконечности» — всецелой и окончательной, истинной Идеи. Словно прав старый Гегель: всемирная история — всемирный суд…