Мануэль Коскульюэла - Паспорт 11333. Восемь лет в ЦРУ

Фиговый листок не преминул появиться и на допросах в Майами, как только речь зашла о деятельности уругвайских дипломатов и военных. «Образованный» Вэн Дурен хотел заставить меня поверить в то, что все вопросы в отношении уругвайцев преследуют лишь одну цель — избавить их от возможного шантажа.

— Действительно, — настойчиво повторял он, — речь идет о друзьях, за которыми никто не собирается следить. Наоборот, просто необходимо обеспечить их безопасность.

Такая отеческая забота была почти подкупающей.

Через два месяца после моего прибытия в Майами американцы решили закончить допросы. В известной мере я чувствовал, что они разочарованы. Я тоже был огорчен, что так и не дождался вопроса, на который мы рассчитывали в Гаване, и который оправдывал бы мое пребывание здесь.

Мне пришлось выдержать еще две беседы с представителем государственного департамента, занимавшимся кубинскими делами. Беседы состоялись в его кабинете в федеральном здании штата в Майами.

Представитель казался вылепленным из того же материала, что и Вэн Дурен: такие же мягкие манеры, приятный тон разговора, широкая культура, показные терпимость и сочувствие. В начале разговора он сказал, что понимает мою прогрессивную позицию, занятую во время интервенции на Плайя — Хирон. В этом, по его словам, не было ничего особенного, многие были обмануты, подобно мне. Многие, говорил он, сражались за демократическую революцию, но затем увидели, что власть захватили коммунисты. Эта беседа совсем не была похожа на допрос. Представитель как бы размышлял вслух, а уж потом интересовался моим мнением.

В конце беседы он сам к себе обратился с вопросом, не противоречив ли на самом деле термин «кастрокоммунизм», изобретенный ими, чтобы показать связь Фиделя с коммунистами. Ведь этот термин предполагает, говорил он, наличие какой‑то новой или отличной формы коммунизма, а это в известной мере будет содействовать поддержанию ошибочного представления о Кубе.

Наша беседа происходила в 1963 году. Интересно, а как теперь размышляет этот представитель?

Через несколько дней после этих встреч я получил разрешение на выезд из Майами. Во время своего последнего посещения конторы иммиграционной службы я познакомился еще с одним субъектом. Этот даже не стал прибегать к фиговому листку. Он сказал, что очень сожалеет, что моя поспешная просьба о предоставлении убежища помешала дальнейшему развитию сотрудничества. Ведь если у властей против меня ничего нет, то я бы мог всегда отказаться от своих прошлых «ошибок».

И добавил, что если я захочу выбрать местом своего дальнейшего жительства Монтевидео, то они — он сказал мы, что еще требуется для ясности? — могли бы помочь устроиться в этом городе, где в скором времени у меня будут большие связи.

— Мы хотели бы, — подчеркнул он, — чтобы вы следили за своими друзьями и присматривались к деятельности тех, кто поработил вашу родину.

Конкретнее не скажешь. Его предложение заслуживало самого пристального внимания, учитывая, что положение в Уругвае было очень сложным, а я сумел заручиться дружбой Пуртшера и Микале во время их пребывания в Гаване. Я должен был обосноваться в Монтевидео и установить самые тесные отношения с сотрудниками министерства внутренних дел. Позднее мне должны были дать дополнительные инструкции, но заранее было оговорено, что мои функции будут ограничены только сбором информации.

— Вначале, — сказал мне американец, — вас отправят в Нью — Йорк для спецподготовки, которую вы завершите в Вашингтоне. В этих городах вам нужно будет подыскать работу. — Это необходимо было сделать и потому, чтобы не возникало сомнений относительно того, откуда взялись деньги на билет и прочие расходы.

— Это очень важно, — подчеркнул он. — Ведь Микале знал о нашем сотрудничестве, пока вы были в Гаване, а теперь необходимо заставить его думать, что у вас с нами нет больше никаких связей.

Кубинская колония в Нью — Йорке несколько отличалась от колонии в Майами, хотя здесь тоже ощущались безнадежность, раздражение, опустошенность, но все же в меньшей степени. Во — первых, здесь большинство иммигрантов устроились на работу и встали на путь ассимиляции с американским обществом — конечно, только частично, но у них появились некоторые иллюзии на этот счет.

Во — вторых, большое число кубинцев жило здесь до революции. Многие из них не разделяли мыслей и целей эмигрантов. Любопытно, что именно это последнее обстоятельство лишило вновь прибывших аудитории: никто не хотел выслушивать их причитания.

Поэтому я не удивлялся, читая сообщения газет, что многие кубинцы подвергаются арестам за свою деятельность в пацифистских центрах или в организациях пуэрториканских патриотов. Новое поколение отвергает американскую систему и борется с ней.

Пробыв три недели в Нью — Йорке, так и не приступив к учебе, я получил приказ отбыть в Вашингтон.

Положение кубинской колонии в этом городе оказалось самым лучшим. Большинство эмигрантов нашли работу в международных организациях или финансовых предприятиях. Они занимают менее воинственные позиции в отношении Кубы, скорее, они настроены скептически.

После устройства я, выполняя полученные в Нью — Йорке инструкции, начал постепенно отдаляться от кубинской колонии. Я должен был войти в роль, в каковой надлежало прибыть в Уругвай, — несколько разочарованного кубинца, готового принять новое гражданство.

Мне нужно было вести весьма скромную жизнь, чтобы «сэкономить» от зарплаты, которую я получал, работая кассиром в ресторане. По утрам у меня шли «занятия». Они сводились к совершенствованию тайнописи, азы которой я постиг еще на Кубе, а также к обращению с фотоаппаратурой и пленками. Кроме того, я изучал историю, политическую обстановку и современное положение Уругвая. Самым трудным во всем этом было то, что мне приходилось скрывать свои действительные знания об Уругвае.

Не в первый раз я приехал в США. Я прожил здесь почти двенадцать лет. Как говорится, я был по горло сыт этой страной, ее институтами и ее знаменитым образом жизни.

Но теперь я на все глядел другими глазами — глазами эмигранта, за которым следят, которого подвергают преследованиям и каждое слово которого анализируют: ЦРУ и ФБР вездесущи. Одно неправильно понятое высказывание может стоить эмигранту помощи «Рефухио» (так называется официальная организация, которая помогает эмигрантам влачить нищенское существование). Это может повлечь за собой неприятные допросы, угрозу депортации или тюрьму.

Дом, работа, бар, встречи с друзьями — все находится под постоянным надзором вышеназванных организаций или других, которые они используют как «прикрытие». Досье на эмигранта растет постоянно.