Федор Крестовый - Как выжить в зоне. Советы бывалого арестанта

Приехали в отделение. Достала меня эта бодяга. Сказал следователю, что без своего адвоката больше не произнесу ни слова.

Опять «наша» камера. Лидер ОПГ всё парится. Одного алкаша убрали. Другого «посетил белый конь». Посталкогольный синдром — поганая штука, но пока имеет безобидные формы, всё развлечение. Валяемся с бандюком на наре, а пьяницу глючит. Ему кажется, что он на улице, пришёл к знакомой, а парадная — на кодовом замке. Он ломится в дверь: «Открой, это я, выпить принёс. Какой здесь код?» — «Пять-два-восемь», — отвечаем. Чудик начинает тыкать в стену, искать восьмёрку. На шум приходит дежурный, открывает дверь. Белогорячечный принимает его за любовницу, ругает: «Что же ты, пидораска, не открывала? Я вот водки принёс!» Нас, конечно, веселит, когда к менту обращаются как к падшей женщине, любящей извращения, но забава надоела. Говорим охраннику: «Командир, вызови „скорую“, не косит он».

Через полчаса сумасшедшего забирают в дурдом. Тут и меня выдёргивают. Правда, на допрос. В кабинете два опера: молодой и постарше — наглый, как пидор колымский. Помимо «левых» баксов мне инкриминируют то, что я устроил пожар на водочной базе, положил охрану в лужу и стрелял у них над головой из обреза.

«Где мой адвокат?» — спрашиваю. Старый опер пробует наезжать: «Не будет тебе адвоката. Колись, падла, а то я тебя…» Перебиваю: «Ты у меня только минет можешь! И вообще — заткнись». Опер орёт: «Ты мне не тычь!» — «Я тебя ещё не тыкал», — отвечаю. Дело близко к потасовке. Тут в кабинет заходит какой-то полковник и прокурор: «Ну, что тут у вас?!»

Сажусь на пол, начинаю плакать и торопливо жаловаться: «Эти двое меня бьют. Вызвали без адвоката и следователя». Поднимаю брючину и демонстрирую ссадину и синяк на голени. (Вчера на футболе с другим игроком столкнулся.) «Вот этот старший с геморройной рожей прямо пыром пинал», — причитаю.

Полковник обещает стереть беспредельщиков в порошок. Прокурор негодует. Мне дают позвонить адвокату и запрещают ментам до его прихода дёргать меня из камеры. Через час приходят защитник и следователь. Последний заявляет, что сейчас проведут моё опознание потерпевшими. Приводят двух понятых и двух подсадных. Последние, по закону, должны быть схожи со мной. Мы, конечно, похожи, как член с трамвайной ручкой, но я не возражаю. Мне предлагают занять любое место среди подсадных. Встаю в середину. Заходит один потерпевший охранник. С ним и его напарником мои парни уже провели работу. Потерпевшему задают вопрос: «Не узнаёте ли кого из стоящих?» Тот ломает комедию, просит нас повернуться боком и показывает на подсадного слева. Судя по брюкам, мента. Следак в замешательстве. Он бормочет: «Может, я запишу, что вы никого не узнали?» Возмущённо настаиваю, чтобы в протокол занесли всё, как есть. Перед тем как вызвать другого терпилу, мне предлагают опять встать, где хочу. Остаюсь там же. Следующий охранник-пострадавший пребывает на той же волне, но опознаёт в нападавшем подсадного справа. Тоже мента, судя по усатой «заточке» (лицу). Всё заносится в протокол.

Следователь бежит совещаться с начальством, адвокат — жаловаться прокурору. Через сорок минут меня освобождают, но я ещё требую, чтобы опера извинились за моё «избиение». Тогда обещаю не писать жалобу. Полковник приказал, и старый да малый просили прощения. Надо было видеть их рожи!..

В камере могут попросить закурить или поделиться чаем. Не врите, что нет, но и не отдавайте всё. Угостите сигареткой. Если есть чай, скажите: «Давай заварим!» После того как неспешно расположились, отсыпьте на бумажку примерно большую ложку с горкой. Иногда сокамерники могут предложить чифирнуть их чаем.

Заварили, смотрите по людям, — стоит ли полоскаться с ними в одной кружке. Попросить отлить себе отдельно чифира нельзя! Если сокамерники не внушают доверия, просто откажитесь. Или отлейте немного заварки себе в кружку и разбавьте кипятком. Нормальный чай можно пить одному.

Бывает, что в камере нет розеток. Тогда чиф кипятят на «дровах» — на факеле из бумаги или тряпки. «Дрова» — дефицит. Если пожелаете, чтобы вам на них заварили слабого чаю, могут не понять.

Стали пить чифир — сделайте два глотка и передайте кружку дальше: её гоняют по кругу. Будьте готовы, что с непривычки станет тошнить. Скажите: «Я — пас!»

Я потому так подробно описываю эту «чайную церемонию», что для большинства зэков она имеет огромное значение. Чай в тюрьме — большая ценность, внутренняя «валюта». Некоторые зэки отдают последние вещи, лишь бы чифирнуть. Чтобы достать «заварушку», идут порой на обман и подлость.

Опишу один случай — вы сами можете так «попасть».

Заезжаем в карантин колонии. Он изолирован, сидим-скучаем. Ещё на этапе я сдружился с земляком. Нам добровольно вызвался прислуживать пожилой зэк. Расторопный такой — и вещи постирает, и посуду помоет. Давали ему за это чай, курево. Несколько раз повторилось одно и то же: гуляем, просим его заварить нам чайку, заранее отсыпем много заварки. Позовёт он нас потом, а напиток очень слабый и невкусный. Наконец один особист (неоднократно судимый, побывавший на строгом режиме) подсказал нам, что эта скотина воду греет, но не кипятит — вся крепость в «нефелях» [5] Нефеля — жижа, оставшаяся после заваренного раз чая. остаётся, а их мы ему отдаём. Он воду чуть сольёт, гущу прокипятит и пьёт чифир.

Кушать привезённые продукты в одиночку как-то неудобно. Возникнет желание — немного поделитесь. После общения выделите самого приятного вам или авторитетного человека, предложите перекусить. Тогда он будет на вашей стороне в споре, конфликте. Двое — уже коллектив. Одиночки начнут опасаться.

Голод вообще заставляет людей всячески приспосабливаться. Ради продуктов многие готовы идти на жуткие подлости.

Ну а если вам предложили потрапезничать, не отказывайтесь. Лишняя скромность может быть неверно истолкована. Подумают, вы за собой что-то чувствуете, что-то по жизни «неправильное». Только не набрасывайтесь на еду, выложенную на стол, даже если очень голодны. Постарайтесь кушать, не чавкая. Не засасывайте, как компрессор, пищу с ложки. Поели — поблагодарите.

Понимаю, длительное пребывание в ИВС поднимает аппетит, но не стоит за один присест сжирать весь хлеб, выданный на сутки. Причём не только свой, но и сокамерников.

Не ругайте вслух качество выдаваемой баланды. Некоторые на ней живут годами — зачем же их сразу принижать?

Кстати, в неволе кишкоблудство часто приводит к жопоёбству. В лучшем случае — к потере уважения. К примеру, был у меня сокамерник, который, когда появлялась «машина безумия» (тележка для развоза пищевых баков), напрочь терял рассудок. С диким визгом «Перловочка!», расталкивая соседей, он нёсся к двери. В руках — большая миска (меня в такой мама до пяти лет мыла). Через «кормушку» (окошечко в двери), улыбаясь баландеру, как родному, начинал с ним разговор: «О, земляк! Ты не с центра?.. Нет? Ну кашки-то подкинь!» Услышав, что каши мало и другим не хватит, он получал свою норму (черпачок в двести пятьдесят граммов) и приходил в неистовство. Верещал, плюясь: «Ложкомойник вонючий!» — и гордо удалялся. Садился за стол и становился особо опасен при приёме пищи с обеих рук.