Сергей Львов - Быть или казаться?

Некоторые из них вели дневники или писали воспоминания. Многие запечатлели свой путь в письмах к родным, друзьям и ученикам. Их воспоминания, дневники, письма столь же различны, как различны яркие индивидуальности. Размышления, извлеченные из этих дневников, писем, воспоминаний, могли бы составить тома пока еще не составленной библиотеки.

Расскажем о некоторых страницах, которые могли бы войти в нее.

Люди, близко знавшие Чехова, вспоминают, что он не любил говорить о себе. Не вел он и дневника. А его записные книжки — это короткие записи сюжетов, беглых впечатлений, характерных деталей, словечек или фамилий. Записей, в которых отразились бы раздумья о себе, записей, проникнутых рефлексией, у Чехова в «Записных книжках» нет. Именно поэтому внимание его биографов давно привлекли в письме к Суворину такие строки: «Напишите‑ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный, ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, — напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая».

Вдумчивый литературовед А. М. Турков в недавно вышедшей книге «Чехов и его время» сомневается в автобиографическом характере этого письма и приводит убедительные доказательства для своих сомнений. Однако даже если это не исповедь самого Чехова, а история другого или других молодых людей, история не одной личности, а типа, страница эта тем не менее — проникновенный рассказ о самовоспитании. О преодолении неблагоприятных обстоятельств. О преодолении предрассудков и привычек среды. О выработке поведения и шире — характера.

И еще пример. Французский писатель и драматург Жюль Ренар.

Жюль Ренар (1864–1910) не обрел такой известности, как Стендаль, Бальзак, Гюго, Франс. При жизни его произведения не привлекли внимания современников. Недаром он с горькой иронией просил, чтобы на его памятнике было написано: «Жюлю Ренару — его равнодушные соотечественники». Писать о нем стали, когда в 1927 году посмертно вышел его «Дневник», самое замечательное из того, что он написал, человеческий документ и художественное произведение большой силы и великой правдивости.

Судьба оказалась неблагосклонной к Жюлю Ренару. Тягостная обстановка в доме родителей, мать, лицемерная ханжа с ужасным характером, нелюдимый и суровый, но робеющий перед истерическим напором жены отец. В юности Жюль Ренар работал в канцеляриях, занимаясь глубоко чуждым ему делом, зарабатывал гроши, вечно нуждался. Пришлось ему принимать унизительную помощь, пробиваясь в литературу, заниматься литературной поденщиной, — писать по заказу какого‑то дельца книгу на чуждую его интересам тему. Труден и горек был его путь и тогда, когда он стал профессиональным литератором. Ренар имел все основания винить семью, среду, обстоятельства, время. Такие мотивы в его «Дневнике» есть. Но не они главное. Ренар постоянно размышляет об упорстве, которое необходимо художнику, о труде, без которого нет искусства, о моральном долге литератора и вообще личности. Его «Дневник» спорит с людьми, полагающими, что талант ниспослан как некий дар свыше, а вдохновение озаряет и не требует усилия. Он безжалостен к позе, самолюбованию, эгоизму, поблажкам самому себе. Вот одна из записей.

1 января. Исповедь. Недостаточно работал: слишком сдерживал себя. Хотя в жизни я скорее расточителен и слишком расходую себя, в литературе я, стоит мне взяться за перо, колеблюсь, становлюсь чересчур совестливым. Я вижу не прекрасную книгу, а ту дурную страницу, которая может эту прекрасную книгу испортить, и это мешает мне писать…

Недостаточно бывал на людях, следует видеть людей, чтобы расставить их но местам сообразно с заслугами. Слишком презирал журналистику, мелкие неприятности, щелчки судьбы. Недостаточно читал греческую литературу, недостаточно — латинскую. Недостаточно занимался фехтованием или велосипедом: заниматься ими до одурения…

Все больше и больше становлюсь эгоистом… Стараться искать счастья в том, чтобы делать счастливыми других. Не смел восхищаться книгами или поступками. Что за мания изощряться в остроумии перед теми самыми людьми, которых хочется обнять! Слишком добивался, и добивался лицемерно, от друзей похвал «Рыжику»…

Слишком много ел, слишком много спал, слишком трусил в грозу. Слишком много расходовал денег: дело не в том, чтобы много зарабатывать, а в том, чтобы мало тратить.

Слишком пренебрегал мнением других в важных вопросах, слишком часто спрашивал совета по пустякам…

Слишком упивался своим сочувствием несчастью других. Разыгрывал уверенного в себе человека. Притворялся маленьким мальчиком в присутствии мэтров; перед теми, кто моложе, изображал добряка и великого человека, который не виноват в том, что он гений.

Слишком интересовался киосками, в надежде увидеть там свои книги, слишком присматривался к газетам, надеясь найти там свое имя.

…Слишком много говорил о себе. О да, слишком, слишком! Слишком много говорил о Паскале, Монтене, Шекспире и недостаточно читал Шекспира, Монтеня и Паскаля.

В театре слишком вертелся направо и налево, как снегирь, чтобы подзадорить свою еще такую юную славу…

И я бью себя в грудь, говорю: «Войдите!!» — и встречаю себя очень приветливо, уже совсем прощенного…

Слишком много пил шартреза.

Слишком часто говорил: «добро, о котором я думаю», вместо: «зло, о котором я думаю».

Конечно, эти слова не следует принимать буквально. Но скольким людям, особенно творческого труда, и прежде всего молодым, склонным объяснять перерывы в работе настроением, неудачи — невезением, бросающим на полпути свои замыслы, будут поучительны эти высказанные без назидательности, но со страстью убежденности мысли.

Его «Дневник» — плод постоянных наблюдений не только за окружающим, но и постоянного пытливого самонаблюдения. Оно не самоцелью. Его цель — самовоспитание. Он пишет: «Нужно, чтобы дневник, который мы ведем, не был только болтовней… Нужно, чтобы он помог нам формировать характер, беспрерывно его исправлял, выпрямлял».

Многие, особенно смолоду, ведут дневники, но все ли ставят перед дневником такую задачу?

Все мы помним, что великий революционный мыслитель А. И. Герцен заставил зазвучать «Колокол», набатный зов которого будил революционное эхо по всей России.