Нина Воронель - Мой Тель-Авив

Партия Шуламит Алони, тогда уже не «Рац», а «Мерец», естественно, шагала в первых рядах борцов против ненавистного Биби. Но хитрая Шуламит не спросила меня, за кого я собираюсь отдать свой голос. Наоборот, она сходу предложила сразу после выхода романа взять у меня интервью для своей популярной еженедельной радиопередачи «Правая, левая где сторона?». Приветливая и любезная, она проявила не только горячий интерес

к моему роману, но и отличное понимание пружин успеха:

«Как вам удалось заинтересовать такое престижное издательство? У вас там есть знакомые?».

Я тогда сама еще не знала, как мне это удалось. Секрет моей неожиданной удачи открылся мне чуть позже, когда я приехала забирать положенные мне по контракту 40 экземпляров. Сидевший у дверей издательства вахтер, услыхав мою фамилию, перешел на русский:

«Вы Нина Воронель? Так знайте, вашу книгу издали благодаря мне!»

Я онемела: «При чем тут вы?».

Вахтер нисколько не смутился: «Подходит ко мне как-то Йон(тогдашний главный редактор «Кетера)и протягивает вашу книгу «Ведьма и парашютист». Почитай, - говорит, - и скажи мне, что ты думаешь. Я стал читать и восхитился – чудо, а не книга! Я так Йону и сказал – надо, говорю, издать. Вот он и издал».

Проверить, правду вахтер говорит или сочиняет, у меня не было возможности, но я поблагодарила его от всего сердца.

До выборов оставалось чуть-чуть больше месяца. Как только мой роман вышел из печати, я попросила отправить его Шуламит Алони, - никто не спрашивал у меня ее адрес, все знали его и так. Через несколько дней мне позвонил начальник избирательного штаба партии «Мерец» Йоси Раз.

«Нина, дорогая, - проворковал он любовно. – Шула так занята сейчас, что попросила меня поблагодарить тебя за присланную ей книгу. Она в восторге от твоей книги и от твоего успеха. Она мечтает взять у тебя интервью для своей передачи».

Я была вне себя от радости – и ежу было ясно, что интервью с Шуламит Алони обеспечивало моей книге высокий уровень продаж. Но Йоси не дал мне радоваться долго:

«Я думаю, что вы оба - и ты, и твой муж, профессор Алекскандр Воронель должны немедленно подать заявления о вступлении в нашу партию».

Я обомлела – вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Отказываться было глупо, согласиться невозможно – с то времени той памятной встречи у Шулы Кениг мы сильно продвинулись в понимании израильского Ху из Ху. И я забормотала неразборчиво – то-есть так, чтобы нельзя было разобрать, я отказываюсь или соглашаюсь:

«Так сразу я не могу. Я должна посоветоваться с мужем...он вернется поздно и тогда обсудим...»

«Чего тут обсуждать!» – перебил мой лепет Иоси, мужчина нетерпеливый и решительный. Я его немного знала, так как он был председателем культурной комиссии, давший какую-то подачку на театр Леонида Хаита, ставивший мою пьесу. Не так близко, как знала Мухаммада Бакри председательница кинокомиссии, обсуждавшей заявку Чаплиных на документальный фильм о нем. Прочитав заглавие заявки, председательница, дама белокурая и сексапильная, воскликнула во весь голос, не стесняясь присутствующих:

«А, Мухаммада Бакри? Я его знаю, я с ним как-то трахнулась – ничего особенного!».

Мое недостаточное знание Йоси Раза помешало мне предвидеть дальнейшее развитие событий. Не успел наш разговор завершиться, как зашуршал факс и из него выползли два одинаковых бланка для поступление в партию «Мерец».

«Бланки получила? – спросил ясновидящий Йоси. – Для тебя и для мужа. Так что не тяни, заполняй скорей, - Шуле не терпится сделать интервью о твоем романе».

И не дав мне осознать связь между моим романом и его бланками, повесил трубку. Я покрутила бланки в руках и, не найдя им иного применения, изорвала в клочки и бросила в мусорную корзинку.

Через пару дней Йоси позвонил опять и сразу взял быка за рога – наступили дни предвыборной лихорадки, и времени у него и впрямь не было:

«Что-то я не вижу ваших заявлений о вступлении в нашу партию. Ты что, забыла их отправить? Время подпирает, можно факсом».

Я начала плести что-то невразумительное о наших обязательствах перед Щаранским, с которым мы были связаны еще в Москве. Йоси мои объяснения не дослушал, ему все стало ясно с первых слов:

«Ладно, твои обязательства дело твое. А жаль, Шула так хотела сделать с тобой интервью о твоем романе!».

И больше я их не видела и не слышала – ни его, ни Шуламит Алони.

Сначала я считала его человеком-бабочкой. Кто бы еще мог без устали порхать от нас к вам и от вас к ним, а от них – опять к вам, а потом опять к нам, и обратно к ним, всегда улыбаясь и расточая комплименты направо и налево? И не в том дело, что нет у него своей крыши над головой и что все его земное имущество умещается в двух пластиковых мешках с исподним и парой рубашек. А в том, что такое не отягченное будничными заботами порхание его не утомляет и не огорчает – во всяком случае, он никогда не жалуется..

Ему ничего не стоит в самую страшную июльскую жару смотаться из одного конца города в другой за какой-нибудь книжкой или бумажкой, он так и говорит: «Мне это ничего не стоит, у меня проездной билет на автобус».

Как будто дело не в усилии, а в цене билета!

И форму работы он себе добровольно выбрал летучую, чтобы нигде ни к чему не быть прикрепленным, что для бабочки значит - ни к чему не пригвожденным. Куда только мы его ни устраивали на службу! И нигде он больше двух недель не смог задержаться, словно какая-то сила гонит его с места на место - порхать с ветки на ветку.

Но постепенно присматриваясь к его странному, единственному в своем роде, образу жизни, я поняла, что он не человек не бабочка, а инопланетянин, заброшенный в наш мир с неведомой целью. Я могу привести факты, наводящие на эту мысль. Например, кто видел, как Юдсон ест или пьет в течение дня? Сколько раз я пыталась угостить его обедом, напоить кофе, чаем или хотя бы водой, и всегда безрезультатно. Он всегда отказывался наотрез, напоминая мне этим героя повести Абрама Терца-Синявского «Пхенц». Пхенц был инопланетянин, не человек, а растение, он скрывал под одеждой привязанные к его стволу ветки, а когда оставался один, поливался водой, как фикус в горшке. Один лишний глаз у него был закутан в носок и запрятан в ботинок, а второй – скрыт мнимыми волосами на макушке.

Где у Юдсона скрыты лишние глаза, мне неизвестно. Известно только, что по вечерам в большой компании Юдсон позволяет себе жевать что-нибудь съедобное, но только в случае если он может запить это съедобное спиртным, притом не всяким, а не ниже 40 градусов крепости. Я объясняю это отклонение тем, что таинственные структуры, пославшие его на нашу планету, неплохо сообразили, как отвести от него подозрение: после восьми вечера они на короткий срок включают какой-то прибор, позволяющий Юдсону делать вид, что он заталкивает в рот пищу. Куда она потом девается, это тайна, - но очевидно, что для ее аннигиляции необходимо растворить ее в некотором количестве алкоголя, часто весьма внушительном.