Николай Клёнов - Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва

Наконец, стоит признать, что описанный союз общества и государства, равно как и рациональное, потребительское отношение общества к верховной власти и государству в целом — это то, чего больше всего не хватает современной России. И опыт первого и единственного в нашей истории «коренного перелома» XIV–XVII вв. кажется мне для решения этой проблемы весьма полезным.

Вот только опыт этот не стоит ничего без понимания ответа на простой вопрос: почему все перечисленные (очевидные, если разобраться) утверждения мне пришлось сейчас вам доказывать? Что сломалось в разумном союзе государства и общества средневековой Руси-России? Откуда есть пошла традиция рассуждений о «русском рабстве», о «необходимости самовластья и прелестях кнута»? Ведь должно же быть что-то под этой давней и основательной историографической, историософской, идеологической традицией!

И даже самому далекому от отечественной историографии человеку при попытке ответить на этот вопрос придет в голову имя Ивана Грозного.

Что ж, попробуем понять, откуда взялся действительно страшноватый промежуточный итог развития русского государства в виде «грозной опричнины». Ведь даже самому благодушному комментатору трудно будет назвать состояние общества в 60-е гг. XVI в. «союзом общества с государством». Откуда взялись утрированно авторитарные замашки Государя, откуда взялась видимость «рабской покорности» жертв опричнины?

Только придется учесть, что центральные персонажи «грозной истории» — Царь, Митрополит, Коварные/Честные Бояре — существуют в том самом общественном сознании (далеком от реальной отечественной истории) в некоем призрачном пространстве, царстве теней, что полностью меняет смысл всех событий той эпохи, превращая многие и многие суждения о ней в очередные притчи о том, как «власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно». Притчи эти, может, выходят и красивыми. Но к жизни они, видимо, по всей земле не имеют отношения вот уже несколько тысяч лет. Просто потому, что нет и не может быть абсолютной власти у человека над человеком в структуре, хоть немного превосходящей размерами и сложностью первобытное племя.

В истории гибели средневековой Москвы невероятно интересны и «злодеи», и «жертвы». Эти фигуры второго плана, блестяще разобранные, например, в работах Д. М. Володихина, даже интересней талантливого «главного героя», что так долго исполнял роль «государя по Божию изволению, а не многомятежному человеческому хотению».

Возьмем для примера «архизлодея» Алексея Даниловича Басманова-Плещеева. Да, того самого, из-за которого в 1565 г.

«…попущением Божием за грехи наши возъярился царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руси на все православное християнство по злых людей совету Василия Михайлова Юрьева да Олексея Басманова и иных таких же, учиниша опришнину разделение земли и градом» [Пискаревский летописец. ПСРЛ. Т. 34. С. 190].

И увидим следующие примечательные факты биографии представителя элиты XVI в. 1552 год. Сентябрь месяц. Ворота царствующей Казани. И лютая сеча, жуткая свалка вокруг подтащенных к самым воротам русских тур. В обеденное время, когда многие русские ушли с переднего края, чтобы перекусить в относительно спокойной обстановке, крупный отряд казанцев, воспользовавшись секретными выходами из города, неожиданной атакой почти сумел захватить столь важные для осаждающих укрепления. Воевода большого полка князь Михаил Иванович Воротынский в этом безумии ранен в лицо и выжил лишь благодаря отменным доспехам. Тяжело ранены окольничий Петр Морозов и князь Юрий Кашин. Но русские выстояли в этом аду. И ключевым моментом этого важнейшего эпизода всего Казанского взятия стал своевременный контрудар резерва из государева полка под командованием окольничего Алексея Басманова-Плещеева.

1555 год. Относительно небольшое русское войско терпит поражение в столкновении с превосходящими силами крымцев под Судьбищами. И тут один из воевод — Алексей Данилович, именно он, — собирает вокруг себя отступающие части, стрельцов и детей боярских и создает из обозных телег укрепленную позицию, опирающуюся на овраг у поля боя. Это сделанное на скорую руку укрепление успешно выдерживает несколько яростных атак крымцев, янычар, артиллерийский обстрел. В итоге даже и после победы хан вынужден отступить, разорение русских земель отбито мужеством и решительностью Басманова и его соратников.

1558 год. С небольшим отрядом свежеиспеченный боярин приходит в пограничный Ивангород… и получает удивительный подарок судьбы. В расположенной за рекой ливонской Нарве начинается крупный пожар, и русский отряд под командованием Басманова, воспользовавшись подручными средствами для переправы, обеспечивает третье по значимости (после Казани и Полоцка) взятие «грозного» царства.

1564 год. Матерый политик и администратор на отдыхе под Рязанью.

«На Рязани были во государевом жалованье в поместье боярин Олексей Данилович Басманов Плещеев да сын его Федор, и слыша многие крымские люди приход на Рязанскую Украину, они же со своими людьми… крымских людей побили и языки поймал и… Те языки сказали, что пришел крымский царь Девлет-Гирей, а с ним дети его: то первая весть про царя, безвестно убо бяше пришел… сам Олексей и сын его Федор сели в городе на Рязани со владыкой Филофеем и ту сущих во граде людей обнадежили, не сущу бо тогда служилым людей никому… Татары же… многажду прихождаху и хотяху взятии град…ничто успеша и от града отступиша в свои страны» [Продолжение Александро-Невской летописи. ПСРЛ. Т. 29. С. 339].

Такой вот злодей, с немногими своими людьми сорвавший форменный ужас под названием «безвестный выход основных крымских сил в центр России». Стивен Сигал отдыхает. И обратим внимание на то, что взятие Нарвы и оборона Рязани представляют старшего Басманова-Плещеева человеком не только лично отважным (этим тогда никого особо было не удивить), но и решительным полководцем, умеющим принимать и проводить в жизнь нестандартные решения в экстремальных обстоятельствах. Этот исторический деятель никак не похож на жалкую, рабскую душонку. Скорее уж А. Д. Басманов-Плещеев напоминает не отвратительного в своей мелкой мерзости исполнителя, а организатора и вдохновителя террора уровня как минимум робеспьеровского.

Не менее яркие и колоритные персонажи встречались среди жертв «грозной» трагедии 60–70-х гг. XVI в. И таких людей представляют в виде безгласных «чучел», способных лишь с кряхтением принимать несправедливые/ «исторически обоснованные» кары! Между тем московская элита в 30-е и 40-е гг. XVI в. наглядно продемонстрировала свою способность управлять государством. Как убедительно показал М. М. Кром в своем блестящем исследовании «вдовствующего царства» — России времен детства и юности Ивана IV, — боярство и формирующийся бюрократический аппарат самостоятельно и эффективно выполняли основную часть управленческой работы этого времени. Лишь представительство страны на международной арене в переговорах с иностранными послами и роль верховного арбитра по отношению к властным элитным семействам оказались неотъемлемыми прерогативами монарха, обязанностями, исполнение которых просто не могло быть передано никому другому. И дипломатическая, и судебно-административная, военная системы функционировали под руководством наших «безмолвных жертв», не требуя обязательного присутствия государя. Переговоры велись, соглашения готовились, создавалась инфраструктура государства (именно на время боярского правления 30-х пришлось строительство Китай-города в Москве, новых стен в Новгороде, множества крепостей на западных, южных и восточных рубежах государства). И лишь отсутствие высшей силы, к которой могли бы апеллировать в своих противостояниях могущественные боярские семейства, оказалось существенным для всего государства: именно в годы «вдовствующего царства» отмечен вал местнических споров и силовых решений политических конфликтов.