Алексей Колобродов - Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве

Нет главного — потрясающе мощной органики Высоцкого, его ураганной силы, позволявшей сметать барьеры и объединять миллионы. Но гений — неповторим, да и сценарий прописан тонко — не столько под Высоцкого больного, сколько под Высоцкого — знак и символ, присутствие которого в общем уже и не обязательно. Он всё совершил до этого.

Впрочем, в сцене клинической смерти есть символический флеш-бэк с Люсей Абрамовой, детьми и выталкиванием машины из снежной грязи. Эпизод сильный, для актера — Железной маски — ключевой и чрезвычайно удачный. А вот сама сцена возвращения с того света — вторична по отношению к Тарантино и Уме Турман; даже укол адреналина в сердце фигурирует. На самом деле врач Федотов сделал не адреналин, а кофеин.

С первых кадров кажется, будто оправдываются худшие прогнозы — насекомое мельтешенье, назойливое цитирование советского кино 70-х с заходом в перестроечность, неверно выбранные ноты, зависание жанра между мелодрамой и социальной комедией, Шакуров в роли отца с брежневскими не бровями, но брылами.

Однако фильм очень быстро втягивает в себя, как воронка.

Петр Буслов («Бумеры») — выдающийся художник, сумевший из довольно гнилого материала сделать большое кино с замахом на притчу. Сценарист Никита Высоцкий сделал то, что так и не удалось в кино отцу: не только написал сильный сценарий, но и явно был главным мотором постановки…

С «гнилым материалом» я, пожалуй, переборщил. Узбекистанский чёс июля 1979 года (слово «чёс» — не очень применимо к Высоцкому, который выкладывался до конца всегда и везде, но для его окружения гастроли никогда не являлись просто романтической прогулкой) с клинической смертью в Бухаре действительно запрограммировал трагический последний год Высоцкого, стал толчком к созданию последних мощных стихов (песенный корпус был практически завершен), примирил поэта с неизбежностью скорого ухода. Там же окончательно сложился круг людей, которые были с Высоцким до последнего смертного часа. Оксана Афанасьева (в фильме — Таня Иевлева, превосходное исполнение Оксаны Акиньшиной), реаниматолог Анатолий Федотов (Толя Нефёдов — Андрей Панин), ближайший друг Всеволод Абдулов (в фильме — Сева Кулигин, играет Иван Ургант), администратор и душеприказчик Валерий Янклович (Паша Леонидов — Максим Леонидов).

Тут, кстати, еще одна загадка от создателей — почему кого-то надо было прятать под псевдонимами, а кому-то оставлять собственное имя? Ну ясно, что кино не документальное, но сам принцип?.. Допустим, здравствуют Оксана и Янклович, по отношению к ним игра в репортажность была бы и впрямь некорректной. Но почему тогда покойный Федотов назван по имени, а покойному Абдулову приклеен вместе с усами псевдоним? И отчего надо было называть кино-Янкловича именем давнего знакомца и дальнего родственника Высоцкого — актера Павла Леонидова? Только потому, что актер — тоже Леонидов?

Всё это, конечно, мелочные придирки на фоне одной из главных удач фильма — Никита Высоцкий и Петр Буслов показывают обыкновенное чудо. Про то, как в общем милые и преданные, но слабые, в чем-то алчные, где-то трусливые, временами пьяные, нелепые, не особо крупные, совершенно земные личности (Оксана-Таня — исключение) по клочкам собирают могучую волю Высоцкого, а потом, объединенные его энергией преодоления, оставляют грешные тела и помыслы и несутся вслед по волне духа…

Опять же, кагэбэшная история, на мой взгляд, не шибко исторична — и в помощь моей версии чрезвычайно обширный уже сегодня корпус документов и мемуаристики. Высоцкий как один из самых главных (не по должности, естественно, а в силу общественной роли) и — что важнее — один из самых свободных персонажей страны, конечно, был в зоне внимания Конторы. Но стратегические разработки, длинные цепочки, спецоперации, тотальная прослушка, генеральский уровень — всё это, на мой взгляд, конспирологические фантазии.

Высоцкий, особенно в последние годы, не был лояльным гражданином. Однако в диссиденты никоим образом не рвался. Взглядов своих особо не скрывал, но и по поводу западной жизни категорически не обольщался. И продвинутые чекисты (тогда они еще попадались), наверное, догадывались, что борьба Высоцкого — не с властью, а с самим собой, протест вызывает не советское, а земное устройство, реформирует он не систему, а стих… И уже готов к допросу не на Лубянке, а в куда более высокой инстанции…

Кстати, о том, что Высоцкий употребляет наркотики, было известно и до 79-го года не только в Комитете, но и участковому милиционеру — об этом есть свидетельства в подробной и документированной «Правде смертного часа» Валерия Перевозчикова.

Но кагэбэшные страсти — в фильме сюжетообразующие. Да и нет лучшей метафоры позднего, разлагающегося, хотя и жалко-трогательного в своей старческой немощи Совка, чем чекист, честно делающий свое дело, но регулярно испытывающий рвотные позывы.

Актер Андрей Смоляков — несомненно, лучший в фильме, хотя проходных ролей в нем нет, а разговор певца с чекистом в аэропорту — вершина сценарной драматургии. Полковник срывает спецоперацию не по причине клоунады сексота Фридмана (речь идет, похоже, об импресарио Владимире Гольдмане), спалившего вещдоки, а потому, что разглядел за фразой Высоцкого «мне жить осталось на две затяжки» не столько правду, сколько последнюю истину. Где Высоцкий не автор, а лишь почтальон. Смерть не завербуешь и не склонишь к сотрудничеству — скорее наоборот. У нее свой набор досье, разработок и процессуальных норм.

Кстати, друзья Высоцкого страшились прогрессирующей болезни по причинам не только медицинским. По свидетельству В. Янкловича: «Володя еще боялся, что попадется… Я ему говорил:

— Володя, ты все время на грани. Вот попадешься, и они скажут: „Напиши это!“ И ты за ампулу это сделаешь. А они тогда скажут: „Вот смотрите, какой он — ваш кумир…“.

Володя никого не предал и не продал, но я скажу одну, может быть, кощунственную вещь: по-моему, он ушел вовремя».

Авторы фильма закрутили сюжет вокруг этой гипотетической и постыдной — для обеих сторон — ситуации — и выиграли, извлекли высокое искусство из «такого сора…»

Кстати, многие врачи, знавшие поэта в качестве пациента (Леонид Сульповар, Станислав Щербаков), не считали Высоцкого наркоманом — для них очевидно, что это была химия в обмен на жизнь и творчество.

Высоцкий доставал вместе с лекарством дни, часы, минуты работы, занимая время в своем не случившемся будущем. Жестокий бартер; и замечательно, что в подтексте фильма убедительно заявлена именно эта линия и версия.

Здорово, что в кино звучат замечательные малоизвестные вещи — «Баллада об уходе в рай», написанная для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» и стихотворение «Мой черный человек в костюме сером» — по замыслу Н. Высоцкого и П. Буслова — поэтическое эхо азиатских гастролей. Может, авторы посчитали стихи слишком известными, а потому дали не полностью, а может, не решились дразнить инфантильного зрителя театральной декламацией. Жаль.