Андрей Немзер - Дневник читателя. Русская литература в 2007 году

Между прочим, никакого изобилия словесности «жанровой» (то есть детективов, триллеров, фантастики) в длинном списке не наблюдается. То же касается и литературы non fiction. А ведь «Большая книга» мыслилась антитезой «архаичному» романному Букеру (на которого, вообще-то говоря, тоже что только не выдвигалось!), царством подлинного жанрового разнообразия, улучшенным изводом плюралистичного до зубовного хруста «Национального бестселлера». Но одно дело громогласно заявить «Все флаги будут в гости к нам», другое – выявить достаточное количество опусов non– и ultra-fiction, удовлетворяющих хотя бы экспертов. Ну да, «большими книгами» в принципе могут стать, с одной стороны, творения Марининой и Дивова, «Черный пеликан» Вадима Бабенко, «Любимая мартышка дома Тан», автором коей значится некий «Мастер Чень», и цикл романов (два из которых не лезут во временные рамки конкурса) Виктора Строгальщикова (интересно, почему эксперты обидели Юлию Латынину? язык у нее не хуже айтматовско-марининского), а с другой – «Дегустация Индии» Марины Арбатовой, «Мяч, остановившийся в небе» Новеллы Матвеевой (похоже, придется, как и в случае Наума Коржавина, спецприз вводить) и «жезеэловская» книга Алексея Варламова о «третьем Толстом» (информативная, приятно написанная, местами – остроумная, мне – симпатичная, но никак не общеинтересная; пожалуй, естественнее смотрелся бы здесь другой «жезеэловский» том – «Корней Чуковский» Ирины Лукьяновой). Умолчу о смыслах, но красиво-то как! Одна беда: все это возможно именно что в принципе . На деле же в коротком списке доля «не романной» словесности будет еще эфемерней.

Угадывать будущий короткий список не берусь. При таком сумбуре (заданном скорее состоянием литературы, чем волей экспертов) случится может что угодно. Исключение одно: процентов на 99 уверен, что в шорт-лист войдет «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой, процентов на 80 – что он получит одну из премий (скорее всего – первую). Что будет совсем не плохо (рецензия на этот роман – «Праведник и “праведность”» – была опубликована «Временем новостей» 13 ноября 2006). Хотелось бы видеть в коротком списке «Синдром Феникса» Алексея Слаповского – единственный роман списка длинного, который мне всерьез нравится (рецензия – «В поисках скрытого “я”» – «Время новостей» от 25 декабря 2006; отклики на книги Улицкой и Слаповского вошли в предыдущий выпуск «Дневника читателя».) Хотелось бы, чтобы среди рукописей и неизвестных мне книг нашлась действительно стоящая проза.

И очень хотелось бы, чтобы короткий список был действительно коротким . Соответствующим положению дел. Букеровцам, попавшим в шестерку финалистов, дают вознаграждение, но на «Большой книге» сие правило не работает. Так зачем же здесь экспертам сеять ложные надежды среди авторов, невольно дезинформировать публику (увы, мы совсем не богаты) и усложнять жизнь членам Литературной академии? Восьми позиций за глаза хватит. Не за себя прошу – братцы, помилосердуйте!

P. S. Тем, кому интересно, что же было дальше, можно сразу заглянуть в отчет о шорт-листе («Можно бы и покороче») и премиальном финале («Вырулили»). Судьбу романа Улицкой я угадал (он и оказался «самой большой книгой»), но зато с варламовской биографией Алексея Толстого грубо промахнулся – она стяжала вторую премию. Всегда бы так ошибаться.

К книге Александра Касымова «Критика и немного нежно» (М.: Новое время)

Ни в каких предисловиях книга эта, конечно, не нуждается. Особенно – в предисловии «московского критика», гротескную роль которого выпало исполнять мне. Сейчас, когда множество работ нежданно и сравнительно недавно ушедшего Александра Гайсовича Касымова впервые собралось под общей обложкой, было бы чудовищной пошлостью «давать оценки», оспаривать конкретные суждения автора (который уже не может тебе ответить) либо поощрительно фиксировать его достижения. (А ведь к этому – вольно или невольно – придет любой коллега, что возьмется за детальный анализ касымовских статей, рецензий и заметок. Придет – потому что именно туда потянут его профессиональные навыки и собственные пристрастия.) Нужны воспоминания – но это дело друзей, тех, кто хорошо знал Александра Касымова и хранит в памяти драгоценные сведения о его человеческой сути и стати. (Дело это начато вошедшей в книгу проникновенной статьей Иосифа Гальперина и, даст Бог, будет продолжено.) Будущим историкам русской литературы рубежа XX–XXI столетий несомненно потребуется вникать в «феномен Касымова», подобно тому, как их предшественники постигали (постигают) труды и дни критиков времен минувших – от Надеждина и Киреевского до, скажем, Лакшина и Дедкова. Все так, но о будущих историках сказано не для красного словца.

В том и проблема, что критик (а Александр Касымов был критиком Божьей милостью) сцеплен с современностью особенно крепко. Это не значит, что его сочинения, освободившись со временем из тенет эпохи, утрачивают значение. Нет, перечитываем же мы по сей день статьи Белинского и Аполлона Григорьева. Только вот читаются они иначе, чем при жизни авторов. Конечно, изменчивость во времени, способность утрачивать одни смыслы и прирастать другими – общее свойство всех литературных текстов, но в истинной критике оно сказывается с особенной силой. Потому что неизбежная для всех участь «пребывания в контексте» критиком не просто принимается как данность, но сознательно избирается.

Совершив этот выбор, выбор, утверждающий высшие права других пишущих здесь и сейчас, литератор, вне зависимости от того, был ли он прежде стихотворцем, беллетристом, журналистом или филологом, продолжает ли он работать в иных родах и жанрах, становится критиком. (Или более или менее успешно изображает критика. Этот – весьма распространенный вариант – к сюжету Касымова отношения не имеет.) И остается литератор критиком ровно до тех пор, пока живет в нем интерес к другим , пока контекст, обычно рождающий достаточно противоречивые чувства, не становится только проклятьем, только помехой на пути к самореализации, только тоскливой и привычной средой обитания, позволяющей как-то проводить время (зарабатывать деньги). Когда побеждает отвращение к контексту, критик кончается. Формально он может по-прежнему выдавать положенное количество статей, обзоров и рецензий, отвечать на анкеты, участвовать в «круглых столах» и исполнять прочие надлежащие обязанности. Его продукция может по-прежнему быть востребованной, а репутация так даже и укрепляться, но и сам он, и его лучшие читатели понимают: не то и не так . В подобных – весьма нередких – случаях критик эмигрирует в сопредельные пространства беллетристики или эссеистики. Иногда этот исход планируется загодя, а «критика» мыслится более-менее удобной стартовой площадкой для рывка к роману либо философическому трактату.