Алексей Цветков - Атлантический дневник (сборник)

Эта эволюция началась уже в то время, когда Моисей Маймонид бежал из повергнутой во мрак исламской тирании Кордовы. Одним из залогов позднейшей европейской демократии стала уникальная общественная организация, сложившаяся в Западной Европе, – феодализм, но не в смысле марксистских производственных отношений, а как ленно-вассальная система. Эта система основывалась на письменных договорах, в которых оговаривались права и обязанности вассала и суверена по отношению друг к другу. Так зарождалось контрактное право, ставшее неотъемлемой частью западной разновидности демократии и оставленное совершенно без внимания Амартией Сеном. Впервые в истории отношения между правителем и подданными строились не на основе произвола или традиции, а в соответствии с пунктами юридического документа.

Все дальнейшее развитие демократии совершенно неотделимо от ее письменной юридической основы. Все свободы и права, подсмотренные Амартией Сеном в мировой истории, в действительности ничего не стоили, поскольку не были подкреплены имеющим реальную силу юридическим документом, обязательным к исполнению обеими сторонами. Чтобы понять эту важнейшую черту демократии, полезно проследить за освоением страны, на территории которой возникло первое в мире реальное демократическое государство – Соединенные Штаты Америки.

Откуда возникла идея конституции? Она явно пришла не из Афин, и даже не из Англии, откуда прибыли пилигримы и где письменной конституции нет и по сей день. Хотя слово «конституция» в древности существовало, оно обозначало исторически сложившееся общественное устройство, а вовсе не письменный документ, положенный в его основу.

Прообраз американской конституции, первой в мире, хорошо известен – это так называемое «Мэйфлауэрское соглашение», документ в полстраницы, составленный пилигримами на борту судна «Мэйфлауэр» и подписанный всеми членами экспедиции, первыми эмигрантами в Новый Свет. В нем участники подтверждают верховный суверенитет английского короля Иакова и оставляют за собой право принимать по мере надобности собственные законы. Этот документ – прямой потомок грамот, регулировавших отношения между королями, баронами и рыцарями.

Эта способность американцев к спонтанному законотворчеству не была утрачена и после того, как в Филадельфии была принята федеральная конституция. Освоение огромной территории на протяжении большей части XIX века производилось группами людей, часто совершенно неизвестных друг другу, которые надолго покидали пределы цивилизации и сферу действия законов. Для того чтобы в пути не возникла кровавая анархия или деспотическая узурпация, путешественники загодя на общих собраниях принимали собственные индивидуальные конституции, в которых старались предусмотреть все возможные повороты судьбы и выработать законные методы действия. Вот преамбула одной из таких многочисленных конституций, которую я почерпнул из книги историка культуры Даниэла Бурстина «Американцы: национальный опыт».

Далее следовали законы, обязательные для всех участников экспедиции на срок путешествия. Как правило, за воровство предусматривалось изгнание, за убийство – смертная казнь, но лишь по приговору суда присяжных из числа участников. Если у кого-то ломался фургон или погибали волы, попутчики обязывались оказать ему помощь в доставке семьи и имущества по месту назначения.

Эти люди, конечно же, слыхом не слыхали ни об африканских собраниях, ни об императоре Ашоке с его широкими взглядами. Возможно, что некоторые из них помнили о такой вехе английской истории, как подписание Великой хартии вольностей, хотя вряд ли она была у них на уме в момент работы над их временной конституцией с ее неумелой имитацией юридического слога. Но они были наследниками многовековой правовой традиции, в соответствии с которой красивые обещания ничего не стоили, если не имели под собой документального основания, а законы подлежали неукоснительному соблюдению.

Демократию нельзя свести просто к процедуре выборов, даже самых свободных и справедливых, – ив этом Амартия Сен прав. Но ее тем более нельзя сводить, как он пытается это сделать, к плюрализму и свободе дискуссии, поскольку любая дискуссия подразумевает завершение и переход к действию, а все значимые действия в обществе совершаются на законном основании. Суть западной демократии, в отличие от афинской и любой другой, какая может прийти на ум нобелевскому лауреату, – это свободное законотворчество масс и отношение к принятым законам как к обязательным для всеобщего исполнения.

А теперь можно перейти к главному тезису статьи Амартии Сена: не является ли любая попытка демократизации незападного общества одновременно попыткой его вестернизации, навязывания ему чуждых ценностей? Хотя такой аргумент давно известен, он мне не совсем понятен, поскольку западные ценности трудноотделимы от общечеловеческих. Совершенно очевидно, что любое демократическое общество должно быть правовым и не может основываться на произволе императора, даже самого великодушного. И это требование, насколько я попытался показать, практически влечет за собой все остальные атрибуты демократии, хотя в Европе на это ушли столетия. Если кому-то не по нраву процедура свободных и справедливых выборов, люди всегда вольны прибегнуть к другому методу всенародного волеизъявления. Беда в том, что другого метода мы по сей день не знаем. Все стабильные демократические государства, возникшие вне исторических пределов западной цивилизации, имеют примерно одинаковую базовую структуру западного образца – будь то в Японии, где демократию вводил американский генерал, или в Южной Корее, где она возникла как продукт эволюции авторитарного устройства.

В конечном счете большинству из тех, кто пеняет на западный характер демократии, не по душе не только Запад, но и сама демократия, и в этом вся проблема. Что же касается демократии, то она, единожды появившись, стала всеобщим достоянием человечества. Порох, компас и бумагу изобрели в Китае – хороши были бы европейцы, если бы, отвергнув эти достижения, принялись изобретать все заново. С другой стороны, велосипед изобретен в Европе, но на нем ездит весь Китай, и никому не приходит в голову изобретать собственный, верный национальным традициям.