Александр Наумов - Спецзона для бывших

– В каком смысле один?

– Во всех смыслах я один. Даже если кто-то рядом, если мы выполняем какие-то совместные функции по работе, так вот он сможет в любой момент меня предать.

– В колонии полторы тысячи человек. И каждый сможет предать?

– Да.

– Зачем?

– Ну… он будет лучше питаться, в лучших условиях жить, курить хорошие сигареты. Основное в зоне – это выживание, это на грани разумного эгоизма. А я вот не хочу, когда освобожусь отсюда, выйти таким вот… Я хочу выйти нормальным человеком, потому что у меня скоро будет семья. Я собираюсь расписаться с девушкой, с которой переписываюсь, она приезжала ко мне. Может быть, у меня будет ребенок. И я не хочу со своей женой жить так, как живу сейчас в зоне. Я на самом деле этого не хочу… А на преступление толкнула жажда приключений. Это адреналиновая зависимость, наверное. Мне предложили вариант разбойного нападения, я согласился. Один раз сделали. Срослось! Свою порцию адреналина я получил.

– И в это же время вы продолжали работать в милиции? Вечером – на разбой, а утром – на службу?

– Но я видел, как поступали мои начальники.

– И этим вы себя оправдывали?

– Да, оправдывал.

– Но они, наверное, не разбоем занимались?

– Да, не разбоем… воровали вагонами. Один эпизод меня очень сильно задел. Мы взяли подпольный спиртзавод, всех их приволокли в отдел, а через три часа их отпустили. И они ходили – лица кавказской национальности – и смеялись мне в лицо. И потом начальник еще мне сказал: «Вы их больше не трогайте».

– Он объяснил, почему нельзя трогать?

– Да это все было понятно. Почему? Потому что его купили. У нас город маленький, там все предельно сжато и все видно, кто, с кем и когда. Там впору у нас сейчас снимать вывеску «Стрежевой» и вешать новую: «Гудермес».

– Понятно, вас задело. А других?

– Ну, другие…

– Все пошли на большую дорогу?

– Нет, люди разные. Кто-то предпочитал из последних сил тянуть семью на эти копейки. А я уже почувствовал вкус больших денег…

– Но ведь кто тянет эту копейку, он там и остался, на воле. Он может в отпуск пойти, он свободный человек! Вы не захотели тянуть копейку и оказались в колонии.

– Дураком был, совсем не ту позицию жизненную выбрал. Очень много раз пожалел об этом.

– На что вы потратили деньги, добытые преступным путем? Ваш материальный уровень сразу возрос?

– Ну не возрос, а скажем так, подстраивался мой материальный уровень под… В общем, я жил с женщиной, которая была из богатой семьи, и я хотел дать этой женщине то, к чему она привыкла. У нее папа большим начальником был… Я вот под это подстраивался. А преступления совершал по глупости. Я был наивной торпедой, так можно сказать. У меня был знакомый, взрослый человек, коммерсант, он как-то подошел ко мне и сказал: «Вот, Алексей, так и так, звери у нас в городе – кавказцы, они совсем оборзели. Смотри, мол, что в городе творится. Надо, наверное, их наказать». И я рот открыл, уши развесил. Конечно, дайте мне дубину. И полетело… Заскочили в палатку, где торговали кавказцы, там деньги на столе были разложены. Один из кавказцев попытался оказать сопротивление, хотел выхватить у меня пистолет из руки…

– Пистолет служебный?

– Нет. Служебных пистолетов у нас на постоянном ношении не было… У меня инстинкт сработал: раз он попытался завладеть оружием, я его тут же на месте убил. А второй, как получалось, был свидетелем. Его я тоже убил.

– А ваш напарник как вел себя? Или ему было все равно?

– Я бы так не сказал. Потому что когда мы обратно в машине ехали, у него руки тряслись, он светофоры не замечал. То есть он, наверное, представлял себе все это несколько по-другому…

– А тут подельник взял да убил?

– Это называется эксцесс исполнителя.

– Как вас нашли, арестовали?

– Подельник разболтал, поделился кое с кем… просто оперативная информация дошла, приехали домой и взяли.

– В самом начале нашего разговора вы сказали: «Я расскажу вам все, как было, с моей точки зрения». А есть другая версия происшедшего?

– Понимаете, я ведь оправдываю себя… хотел оправдать! Вот этой адреналиновой зависимостью. Не хочу оправдывать своей тупостью, а какое-то более-менее цивилизованное объяснение нашел…

– Все-таки интересно, на что же были потрачены деньги, взятые из ларька?

– Купил музыкальный центр, золото…

– Жена не удивилась, откуда такие деньги?

– Не жена, а подруга…

– Она спрашивала?

– Спрашивала.

– Что отвечал ей?

– В духе времени отвечал. У нас шла активная приватизация нефтяной отрасли. Нефтеоборудование перепродавалось. Кто-то где-то купил по дешевке, потом перепродал подороже. Вот так я объяснил своей подруге, что я занимаюсь перепродажей нефтяного оборудования. Ну а преступление… ну что преступление? Грубо говоря, я оказался торпедой у более взрослого, более продуманного человека. Когда его арестовали, он все отрицал, вообще какую-либо причастность. А я сразу был в сознанке, надеялся, хоть что-то выиграю от этого. А потом, когда мне дали восемнадцать с половиной лет… Значит, решили, чтобы я уже никогда отсюда не вышел. Ни-ког-да! Своей подруге я сразу сказал, чтобы меня забыла. Она пыталась писать мне письма, но я не отвечал на них. Сохранил отношения только с родителями, там все нормально… Ну то есть как нормально? Отношения нормальные. Мама никогда свое чадо не бросит, какое бы оно ни было. Ну вот, полгода меня держали в ИВС, в нашем городе, а затем повезли в область, в Томск. Месяцев семь я сидел один в камере, а потом меня подняли в красную хату. То есть не к бывшим сотрудникам, а к уголовникам, которые ранее в лагерях работали на администрацию. Меня сюда поднимали на разработку, хотя что меня было разрабатывать, если я во всем сознался. Они, наверное, думали, что, может, еще до чего-то докопаются. Ничего… А я потом как-то присиделся там, понял, что сидеть всю жизнь и что надо познавать быт лагерей. В зоне главное отличие от свободы – своеобразные межличностные отношения. Здесь каждый преследует только свои меркантильные цели. Повторяю, каждый! И я в том числе. Мне тоже хочется и вкусно есть, и курить хорошие сигареты…

– В зоне реально выбиться из общей массы?

– Нет, из общей массы мы никогда не выберемся. Все одинаковые, но… я ведь могу сесть с человеком, поговорить, он мне даст свои сигареты, а кто-то и не даст. Кому-то посетую на бедность свою, и это примут за чистую монету. Хотя, правда, те, кто отсидел много лет, уже ни на какие байки не клюют.

– Вы говорите: «своеобразные межличностные отношения». Но ведь в зону все пришли с воли. Выходит, уже на воле они были такими?

– Здесь нацепили маску, которую периодически меняют в зависимости от обстоятельств. В общении с вами он будет одним, со мной – другим… И на воле, по большому счету, все в масках. Все играют в эти игры. Только на воле эти игры более нравственные, что ли, когда играют в семью, играют в работу. У каждого своя роль: на работе он может быть исполнительным сотрудником, а в семье – эгоистом. Так же и в зоне: в общении с зэком он один, с работником администрации – другой.