Евгений Ножин - Правда о Порт-Артуре. Часть II

Полковникъ Тохателовъ спускается въ казематъ. Хочетъ передать по телефону на дальнія батареи. Ничего не выходитъ. Центральная не отзывается. Тохателовъ горячится. — Дайте лит. А; лит. А — говорю! Да что вы, ошалѣли? лит. А. А. А..!

Наконецъ центральная отозвалась.

А время идетъ. Снаряды несутся къ Дагушаню и, вмѣсто вершинъ, рвутся на его склонахъ.

Снаряды съ батареи лит. А начали ложиться въ сѣдлѣ Дагушаня.

— Ну, что же это? Только одна батарея поправилась. Передайте же на другія батареи. Что онѣ смотрятъ? — начинаетъ горячиться Смирновъ.

Тохателовъ мечется. Кричитъ наверхъ, на залитерную батарею. Приказываетъ передать по семафору.

Наконецъ всѣ батареи сосредоточили огонь на вершинѣ Дагушаня.

Генералъ Кондратенко, совершенно сонный, какъ-то безучастно смотритъ на все вокругъ происходящее.

Генералъ Горбатовскій, страшно чѣмъ-то взволнованный, ходитъ по гласису.

Генералъ Смирновъ пристально смотритъ на Дагушань.

Здѣсь я впервые убѣдился, въ какомъ прекрасномъ состояніи былъ крѣпостной телефонъ. Благодаря его примитивному устройству, начальникъ отдѣла крѣпостной артиллеріи не только не могъ одновременно отдать однороднаго приказанія на всѣ подчиненныя ему батареи (какъ это практикуется въ Германіи), но даже не могъ добиться быстраго соединенія съ одной изъ нихъ.

А на центральной станціи знали, что самъ комендантъ крѣпости на батареѣ лит. Б и лично оттуда руководитъ артиллерійскимъ огнемъ.

Я говорю — въ центральной знали.

Да, знали, потому что, какъ только комендантъ пріѣзжалъ на какую-нибудь батарею, поручикъ Гаммеръ немедленно передавалъ въ центральную и въ штабъ крѣпости о мѣстѣ нахожденія генерала.

Если тогда, когда на батареѣ находился самъ комендантъ крѣпости, руководившій огнемъ артиллеріи, нельзя было быстро отдать экстреннаго приказанія, то что же творилось, когда командиръ отдѣла или сектора по собственной иниціативѣ спѣшилъ и долженъ былъ сообщить важное, не терпящее отлагательствъ приказаніе на одну изъ ввѣренныхъ ему батарей?

Бывали случаи, что, не добившись соединенія, отправляли посыльныхъ; носыльные возвращались, а центральная все еще не соединяла съ требуемымъ No.

Солнце уже было довольно высоко, когда стрѣлковыя цѣпи приблизились къ подошвѣ Дагушаня.

Артиллерійскій огонь усилился, шла энергичная подготовка атаки.

Шрапнель и бомбы непрерывно рвались на Дагушанѣ.

Приближался моментъ начала атаки.

Всѣ съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдили за атакуютцими.

Генералы Смирновъ, Кондратенко, Горбатовскій сгруппировались у подзорной трубы.

Капитанъ Вахнѣевъ страшно суетился, бѣгая отъ одного орудія къ другому.

— Ваше превосходительство, ваше превосходительство, посмотрите, какъ удачно попалъ снарядъ изъ второго орудія — прямо въ сѣдло Дагушаня! А вотъ еще, еще лучше! — неуспѣлъ онъ сообщить этого пріятнаго извѣстія и сознавая, что всѣмъ уже порядочно прискучила его суетливость, оборвавъ фразу, уже мчится къ орудіямъ и, поправляя прицѣлъ, командуетъ:

— Третье!

Стрѣлки уже тѣмъ временемъ начали быстро подниматься наверхъ, съ трудомъ карабкаясь по уступамъ Дагушаня.

Солнце близко къ полудню, жжетъ немилосердно.

— Полковникъ Тохателовъ, прекратите артиллерійскій огонь — крикнулъ Смирновъ.

Опять Тохателовъ бросился исполнять приказаніе, что, при его довольно грузной фигурѣ, было нелегко. Послѣ долгаго мученія у телефона и передачи семафоромъ, огонь постепенно сталъ стихать. Только лит. А гремѣла еще всѣми орудіями. Наконецъ удалось и ей сообтдить — батарея замолчала.

Наступилъ интересный фазисъ атаки.

Всѣ — казалось, притаивъ дыханіе — смотрятъ на Дагушань. На батареѣ и далеко дальше налѣво и направо все замолчало.

Вниманіе всего фронта приковала середина Дагушаня.

Стрѣлки уже наполовину его одолѣли. Подымаются все выше, выше…

Въ этотъ моментъ на лѣвомъ скатѣ Дагушаня изъ лощины показалась колонна японцевъ и быстро двигалась во флангъ нашимъ. Наши, атаковывавшіе Дагушань, еще не видятъ японцевъ, стремятся наверхъ.

— Ваше превосходительство, ваше превосходительство, закричали со всѣхъ сторонъ: смотрите — японцы показались…

— Полковникъ Тохателовъ, открыть огонь шрапнелью..! скомандовалъ Смирновъ.

Всѣ съ лихорадочнымъ вниманіемъ слѣдили за показавшейся колонной японцевъ. Ясно, ясно видно, какъ они бѣгутъ. Бѣгутъ на виду всего фронта. Впереди офицеръ размахиваетъ шашкой. Японцы, карабкаясь, словно кошки, энергично подвигаются впередъ.

— Огонь открывайте! Скорѣй открывайте огонь! Вѣрная шрапнель слизнетъ всю колонну, горячится Смирновъ.

Капитанъ Вахнѣевъ провѣряетъ наводку своихъ орудій.

— Первое!

Всѣ такъ и впились въ японцевъ. Разрывъ… Недолетъ. Второе! Третье!

Разрывы. Японцы бѣгутъ впередъ — нѣсколько человѣкъ упало.

— Почему другія батареи молчатъ? Передайте на другія батареи — кричитъ генералъ Горбатовскій. Кондратенко молчитъ.

Сзади насъ высоко возвышаюшаяся Залитерная батарея открыла бѣглый огонь. Лѣвѣе тоже открыли огонь.

Дальше влѣво и вправо молчатъ. Эти батареи или не видятъ наступающей колонны, или зѣваютъ.

Полковникъ Тохателовъ, потерявъ надежду передать нужное приказаніе по телефону, выбѣжалъ на горжу батареи и кричитъ во весь голосъ — Передайте семафоромъ, чтобы открыли огонь по колоннѣ, огонь по к-о-л-о-н-н-ѣ…

Огонь постепенно усиливался, но было уже поздно — японцы, очутившись въ сферѣ все усиливавшагося орудійнаго огня, скрылись за склономъ Дагушаня. Шрапнель за шрапнелью рвались имъ въ догонку.

Стрѣлки наши все подымаются. Еще, еще — и они будутъ уже близко къ вершинѣ.

Но не тутъ-то было:

Японцы караулили. Лишь только стрѣлки себя обнажили для выстрѣла — наверху затрещали винтовки.

Нѣсколько нашихъ опрокинулось и полетѣло съ кручи. Задніе еще поднимаются. Японцы поддерживаютъ сильный ружейный огонь. Еще нѣсколько раненыхъ или убитыхъ. Стрѣлки остановились, прячутся за камни, откосы, ползутъ по ложбинкамъ. Остановились. Остановились — и постепенно, по одиночкѣ, ползкомъ начали спускаться назадъ.

Атака не удалась.

Атака Дагушаня, этой огромной, высокой горы, и не могла удасться при свѣтѣ дня, да еще при условіи, что она велась незначительнымъ отрядомъ. Для того, чтобы отобрать Дагушань, необходимо было организовать отрядъ по крайней мѣрѣ въ составѣ не менѣе одного полка.

Но этого хотѣлъ, требовалъ генералъ Стессель, считалъ ее вполнѣ цѣлесообразной, и поэтому, вопреки здравому разсудку, она была произведена.