Евгений Ножин - Правда о Порт-Артуре. Часть II

— Хорошо, хорошо, мы ихъ спрячемъ. Александръ Михайловичъ, обращается комендантъ къ Хвостову, дайте-ка верстовку.

Развернули карту, началось обсужденіе вопросовъ, сейчасъ по телефону отдавались приказанія, вызвали Григоренко — работа закипѣла.

Я ушелъ въ кабинетъ комендантскаго адъютанта поручика Князева и началъ составлять отчетъ.

До часу продолжалось совѣщаніе.

Изъ комнаты доносился рѣзкій голосъ Смирнова, ровный, тихій тембръ Кондратенко, грузный басъ Хвостова и щебетаніе полковника Григоренко.

Смирновъ нѣтъ-нѣтъ, да такъ уязвитъ Григоренко, что меня даже въ жаръ бросаетъ.

Тяжело ему иногда приходитея, онъ извивается, топчется въ своихъ широкихъ "и такъ далѣе". Ему очень не по себѣ, въ особенности въ присутствіи Кондратенко. Послѣдній его не выноситъ.

Упомянувъ фамилію Мокалинскаго, я долженъ сказать, что онъ былъ связующимъ звеномъ между флотомъ и осажденной крѣпостью. Туго ему приходилось, но, благодаря прекрасному знакомству съ порядками флота, онъ приносилъ для крѣпости огромную пользу.

Всѣ не терпящія отлагательства сношенія съ флотомъ проходили черезъ него.

Съ нѣкоторыми высшими чинами артурской эскадры нужно было умѣть говорить. Одни не хотѣли понимать изъ-за упрямства, начальническаго гонора, а другіе прямо лишены были способности понимать.

Нужно было имѣть много данныхъ, чтобы умѣть въ полчаса убѣдить сдѣлать то или другое, да еще часто бесѣдуя по телефону.

Россіи не такъ иногда нужны хорошіе дипломаты для внѣшйихъ сношеній, какъ высокоталантливые для внутреннихъ.

Въ этомъ отношеніи Мокалинскій удовлетворялъ своему назначенію.

Вечеромъ я поѣхалъ отдохнуть на берегъ моря. Нужно было освѣжиться. Хоть нѣсколько часовъ побыть въ относительной безопасности: не слышать зловѣщаго полета снарядовъ, взрывовъ, ружейной трескотни и убійственнаго ритма пулеметовъ.

Нервы отупѣли.

Страстно хотѣлось покоя.

Особенно покойный вечеръ.

Давно уже поздній вечеръ смѣнилъ ясный день. Съ берега не видно на разстояніи 200 шаговъ. Звѣздное небо не свѣтитъ. Море дремлетъ. Прибоя волнъ почти нѣтъ. какой-то шопотъ идетъ по всему берегу. Легкой грядой катятся покойныя волны и чуть, а когда сильнѣй… заропщутъ у прибрежныхъ камней.

Передо мной, какъ въ рамѣ, море, ограниченное справа утесомъ Крестовой горы, слѣва крутымъ обрывомъ, на которомъ чернѣетъ часовой съ подчаскомъ. Плавно спускающійся звѣздный небосклонъ, незамѣтно сливаясь съ безбрежной далью океана, вѣнчаетъ картину ночи.

Горизонтъ въ чуть замѣтной дымкѣ.

На морѣ покой и трепетный свѣтъ звѣздной ночи.

Если бы не присутствіе товарища, направо вырисовывающійся силуэтъ часового, доносившіеся орудійные выстрѣлы, да мѣрно проходящіе по уснувшему берегу патрули и чуть не шопотомъ произносимое: "кто идетъ?", ничто не говорило бы, что я на берегу грозной морской осажденной крѣпости.

Мы оба молчали.

— Столько покоя, столько безмѣрнаго простора… а люди, забывая…

— А вѣдь этотъ покой не спроста: что все это значитъ? Даже прожектора не свѣтятъ — оборвалъ нить моихъ мыслей товарищъ.

— Да, вотъ такъ и есть; смотри: въ морѣ огни. То же самое было и въ ночь на 20 апрѣля.

Дѣйствительно, далеко, далеко чуть блестятъ прожектора противника. Водятъ изъ стороны въ сторону: проходъ ищутъ. Странное впечатлѣніе: кругомъ умиротворяющая тишь, мерцаніе вѣчныхъ звѣздъ, покойное море, а впереди верстъ за 20 стоятъ непріятельскія блокирующія суда и что-то замышляютъ, поводя своими ночными очами.

Но не долго они глядѣли.

Съ двухъ сторонъ прорвались лучи нашихъ береговыхъ прожекторовъ и, устроивъ свѣтовую преграду, преломили свѣтъ противника. Эскадра ослѣпла. Куда ни взглянешь — вездѣ заслоняютъ ей наши.

До разсвѣта продолжалась безмолвная свѣтовая борьба.

Долго мы сидѣли на берегу, наблюдая за лучами прожекторовъ.

Съ моря повѣяло свѣжимъ вѣтеркомъ, стало прохладно.

— Если будетъ что-нибудь подозрительное, ты мнѣ доложишь подтвердилъ мой товарищъ, командиръ десантной роты, проходящему патрулю и съ этими словами, пожелавъ мнѣ досидѣться благополучно до утра, отправился отдыхать.

Предоставленный наконецъ себѣ, очарованный покоемъ, дремлющей поверхностью глубокаго моря, постепенно замиравшей жизни крѣпости — многое вспомнилъ изъ недавняго и далекаго прошлаго.

Мысли, воспоминанія, упреки себѣ и другимъ неслись не стройной, бурной толпой.

Кругомъ покой глубокой ночи, нарушаемый лишь шопотомъ морского прибоя, шуршавшаго у подножья крутого утеса, и гуломъ отдаленныхъ выстрѣловъ.

Итакъ, неизбѣжное свершилось.

Маленькій, трудолюбивый народъ, побалованный немного судьбой, увлеченный нашептываніемъ коварныхъ друзей, заглушивъ въ себѣ голосъ холоднаго разсудка, — ринулся въ неравный бой съ великимъ народомъ, мощной душой.

Неизбѣжное минетъ, пройдуъ часы испытанія, взойдетъ же надъ міромъ свѣтъ примиренія!.. Враги разойдутся, начнутъ честно работать и мирно трудиться.

За будущее я покоенъ. Японія смирится. Часъ смиренія уже близокъ. Россія проснулась, желѣзною цѣпью охватитъ она врага…

Вотъ что мы тогда думали.

Покойная полутемь звѣздной ночи нарушалась лишь лучами прожекторовъ. Медленно ползутъ они по темной глади океана изъ стороны въ сторону. Сойдутся, вопьются другъ въ друга и, во мгновеніе разорвавшись, метнувъ по небу, опять чуть-чуть сдвигаются. Справа на темномъ фонѣ мерцаетъ электрическая точка, посылающая въ даль горизонта огромный снопъ свѣта.

Опять то же, опять безмолвная ночь ожиданія, опять безшумная, но дѣйствительная свѣтовая охрана.

Вдругъ сзади что-то мелькнуло; не успѣлъ оглянуться — грянулъ страшный ударъ выстрѣла. Воздухъ дрогнулъ, заходилъ; пронесся, завывъ и улетая, снарядъ; посыпались изъ-подъ ногъ камнн; взметнулась прибрежная чайка, жалобно пронзителько запищавъ — и опять все смолкло.

Лѣвѣе прожекторъ обнаружилъ судно.

Другой выстрѣлъ, еще, еще. Все сильнѣе, сильнѣе. То ближе, то дальше. Снаряды съ зловѣщимъ, страшнымъ, душу леденящимъ воемъ несутся одинъ за другимъ вслѣдъ охваченному прожекторами японскому судну, идущему расходящимся курсомъ съ открывшимися на горизонтѣ боевыми фонарями противника.

Что-то будетъ? Десантъ, брандеры… бомбардировка.

Наступила опять артурская ночь.

Канонада растетъ. Въ бинокль ясно видно, какъ вокругъ судна кипитъ вода. Снаряды непрерывнымъ дождемъ сыплются, вздымая огромные столбы воды. На встрѣчу пароходу изъ глубины темной дали вынырнули два миноносца. Канонада еще увеличилась. Батарея № 22 открыла страшный огонь. Прожекторы, скользнувъ съ парохода, свѣтятъ миноносцы. Вдругъ миноносцы, осыпаемые градомъ снарядовъ, прорѣзавъ лучи прожектора, вошли въ темную полосу. Прожекторы освѣтили мѣсто, гдѣ только что былъ пароходъ. Только огромный вѣерообразный столбъ дыма и пара, и больше ничего. Судна какъ не бывало. Миноносцы, давъ два пронзительныхъ свистка, ясно донесшіеся среди выстрѣловъ, моментально скрылись и болѣе прожекторами обнаружены не были. Огонь батарей сталъ быстро стихать.