Итоги Итоги - Итоги № 18 (2013)

— Ваш бывший синтезовский одноклубник Андрей Илларионов по-иному оценивает роль Егора Тимуровича и его команды.

— Я бы не стал слишком серьезно относиться к мнению Илларионова о персоналиях. К сожалению, Андрей не может существовать без личного врага, персональный конфликт является основным драйвером его самореализации как эксперта. Трудно назвать человека из той первоначальной гайдаровско-чубайсовской команды, с которым бы не конфликтовал Андрей. Он умудрился испортить отношения почти со всеми. В том числе и со мной.

...Мы познакомились в 1982 году на Всесоюзной студенческой олимпиаде по экономике. После олимпиады, которая в тот год проходила в Ташкенте и на которой я, кстати, занял второе место (первое, согласно тогдашним неписаным правилам, получил «хозяин»), мы подружились и очень долго сохраняли хорошие отношения. А в 1995 году в моей трудовой книжке появилась курьезная запись: «Уволен за отказ от исполнения своих должностных обязанностей». Я был на тот момент замдиректора возглавляемого Андреем Института экономического анализа. Илларионов тогда вступил в непримиримый конфликт с Джеффри Саксом (американский экономист, в 1991—1994 годах руководитель группы экономических советников президента РФ. — «Итоги»), вместе с которым создал институт, и фондом Форда, на гранты которого тот существовал. Попытавшись склонить Илларионова к компромиссу, я натолкнулся на жесткую конфронтацию с его стороны. Написал заявление об уходе, но Андрей был настолько взвинчен, что решил, что увольнение по собственному будет недостаточным наказанием для меня...

Что же касается Гайдара, то приведу один факт: накануне его прихода в правительство на совещаниях у Олега Лобова (был тогда такой вице-премьер) всерьез обсуждался вопрос заготовки осиновой коры в качестве продовольственного ресурса. Вот уровень мышления предшественников Гайдара и масштабы хаоса, в котором находилась тогда экономика России! Если бы не гайдаровские реформы, страну ждала бы неминуемая социально-экономическая катастрофа.

— Глупо, наверное, спрашивать, какую сторону баррикад вы выбрали в октябре 1993 года. Но насколько трудным был для вас этот выбор?

— Не могу сказать, что я с большим энтузиазмом поддержал действия Ельцина. Это была рискованная, авантюрная политика, подрывающая легитимность всей политической системы. Но симпатизировать Хасбулатову и Руцкому и тем людям, которых они сплотили вокруг себя, тоже считал невозможным. Я слишком хорошо знал эту среду. Это люди, устремленные в прошлое, у которых не было никаких конструктивных идей. Ночь накануне штурма Белого дома я провел на Новом Арбате, в здании, где собралась значительная часть депутатов, не согласных с позицией руководства Верховного Совета. С верхних этажей было хорошо видно, что происходит в окрестностях Белого дома. Помню, как в 4—5 часов утра мимо нас проехала колонна бронетехники. Потом началась стрельба... Конечно, все это оставило очень тяжелый осадок.

— Что было после Верховного Совета?

— Я баллотировался в Госдуму — не прошел. Потом попытался избраться в петербургский ЗакС. Набрал большинство голосов в своем округе, но подвела явка: выборы были признаны несостоявшимися. Наступил период личного кризиса. Я перепробовал довольно много разных занятий, пока в конце концов Джеффри Сакс не пригласил меня на работу в Институт экономического анализа. Два года работы в институте показали, что как эксперт я гораздо более успешен, чем как политический деятель, и это наложило отпечаток на мою дальнейшую карьеру. Когда я вернулся во власть, у меня совершенно не было страха выпасть из обоймы. Я дважды уходил из правительства по своей инициативе, возвращаясь к экспертной работе. Первое приглашение занять серьезную должность получил в 1995 году: мне предложили пост руководителя экспертного управления президента. Я отказался. Где-то через год последовало еще одно предложение, которое я тоже отклонил. А на следующее, в 1997 году, согласился: Чубайс, его тогда только что назначили первым вице-премьером, предложил мне стать первым замминистра труда и социального развития и начать реализовывать те реформы, которые я до этого разрабатывал как эксперт. Речь шла о комплексном обновлении всей социальной сферы, включая пенсионную систему и систему здравоохранения.

— Задачи тянут вообще-то на министерский портфель.

— Формальным препятствием для моего назначения министром было отсутствие опыта работы в исполнительной власти. Так, во всяком случае, мне объяснил тогда Чубайс. Как бы то ни было, я решил, что поста первого замминистра будет достаточно для того, чтобы попытаться что-то сделать.

— Надо быть большим оптимистом, чтобы взяться за реформирование социалки в России середины 1990-х.

— Я действительно был оптимистом. И если бы я им не был, думаю, у нас не было бы сегодня пенсионной системы с накопительным элементом. Мне и самому, оглядываясь назад, кажется порой удивительным, что ее удалось пробить. Ведь большинство других реформ тогда захлебнулось. Когда программа реформы вышла на уровень правительства, наверху было твердое желание ее завалить. Представлял программу Олег Сысуев, «социальный» вице-премьер. Выступал довольно сбивчиво, а под конец даже заявил, что, наверное, не нужно принимать такой проект. Я не выдержал и попросил слова: «Подумайте о будущем. Население необратимо стареет, через 15—20 лет нынешняя пенсионная система захлебнется...» До сих пор помню смесь интереса и удивления, с которыми смотрел на меня тогда Черномырдин. В итоге планы по реформированию пенсионной сферы остались в силе. Правда, в 1998 году я вынужден был уйти из правительства. Но два года спустя, уже как первый замминистра экономического развития в кабинете Касьянова, вернулся к этой работе и смог довести ее до конца.

— Чем был вызван двухлетний перерыв в вашей административной карьере? Дефолтом?

— Отчасти да. Заявление об уходе я написал в конце августа 1998 года. Но дефолт послужил лишь толчком, решение созрело раньше. После отставки Черномырдина и формирования кабинета Кириенко моим непосредственным начальником стала Оксана Дмитриева. На тот момент у нас были вполне нормальные отношения. Она, например, была рецензентом на защите моей докторской диссертации. Более того, в какой-то мере я сам поспособствовал ее назначению. Когда Сысуев советовался со мной по поводу кандидатов на пост министра, я сказал, что Дмитриева — очень интересный вариант. Но я ошибся. Ее политика свелась к откровенному популизму. Вместо того чтобы создавать институты, она пыталась, образно говоря, разбрасывать деньги с вертолета. В условиях тогдашних ограниченных ресурсов это было заведомо неконструктивным занятием.