Итоги Итоги - Итоги № 18 (2013)

Внешне ME.WE большой оригинал. А что у него под «одеждой»? Маленький руль, похожий на штурвал самолета, полностью цифровая приборка, вынесенная отдельным монитором на верх передней панели, тоненькие сиденья, как будто взятые от садовых качелей... Все просто, если не сказать аскетично, но с изюминкой: ряд элементов интерьера, включая пол и крышу, изготовлены из недорогого, прочного и экологичного бамбука.

Четверка друзей, собираясь, к примеру, на пляж, разместится здесь с комфортом. Правда, с инвентарем придется повозиться: у машины начисто отсутствует багажник. Шезлонги и доски для серфинга японцы предлагают закинуть на крышу, где предусмотрены надежные крепления. При желании грузовые способности Toyota ME.WE легко расширить, превратив автомобиль в пикап: достаточно снять заднее сиденье и развернуть выдвижную платформу. Теперь перевезти лыжи, доски на дачу или даже велосипед не проблема. Из Toyota ME.WE можно сделать даже кабриолет!

Что касается техники, то привычного двигателя внутреннего сгорания у концепта нет. Перед нами чистой воды электромобиль, причем полноприводный. Блок аккумуляторных батарей разместили под полом, не жертвуя ни клиренсом, ни пространством для пассажиров.

Понятно, что Toyota ME.WE — всего лишь шоу-кар, в производство он не пойдет. Помимо сомнительной практичности неясно, как обстоят дела с безопасностью: вряд ли алюминиево-пропиленовый кузов выдержит серьезное столкновение. Хотя кое-что из конструкторских фантазий, в особенности тех, что касаются перевоплощений, вполне может прижиться.

Предсказатель

/ Политика и экономика / Спецпроект

Михаил Дмитриев — о сбывшихся прогнозах и несбывшихся надеждах, о роли тюльпанов в развитии либеральной мысли, о том, как коммунисты помогли Чубайсу, о «заклятой дружбе» с Касьяновым, удивительных приключениях пенсионной реформы и грядущей перестройке

Десять лет назад, когда этот человек работал в правительстве, его называли «дежурным по реформам». Но дежурство началось задолго до прихода во власть и не закончилось после ухода. Президент Центра стратегических разработок Михаил Дмитриевдержит руку на пульсе событий и предсказывает власти нелегкие времена. До сих пор его прогнозы сбывались...

— Михаил Эгонович, в вашей биографии можно обнаружить несколько переломных моментов, круто менявших вашу жизнь. Можно ли отнести к ним март 2011 года, когда ЦСР опубликовал доклад, предсказавший появление в России массового протестного движения?

— Да, это, скорее всего, переломный момент. Притом что прогнозирование является традиционной сферой деятельности ЦСР и моим, можно сказать, личным профессиональным увлечением, впервые наш прогноз сбылся в таком формате, что стал предметом обсуждения не только в России, но и в мире. В политических науках возможность точных прогнозов очень ограничена. Наш доклад — тот редкий случай, когда прогноз строился не на интуитивных догадках, а на фактах. А именно — на первичном социологическом материале, который мы успели осмыслить раньше других. Тогда, два года назад, доклад скептически восприняли и экономисты, и социологи, и политологи... Все изменилось с началом массовых протестов, вылившихся в острый политический кризис. До этого мы были просто одним из проправительственных экономических центров, не более того.

— Вы перестали быть проправительственным центром?

— Мы оказались в уникальном положении. Власть явно нас недолюбливает, но это отнюдь не отменяет нашего тесного сотрудничества. Более того, в последнее время поток заказов от различных ведомств и госкомпаний заметно возрос. ЦСР — своеобразный символ сложной путинской эпохи. Масса межличностных противоречий и институциональных конфликтов, и тем не менее различные группы элиты умудряются относительно мирно уживаться друг с другом. Есть инстинктивное стремление не растягивать дистанцию до предела, когда все отношения рвутся.

— Неужели никогда не звучало пожеланий изменить тон ваших комментариев?

— Серьезное напряжение возникло в октябре прошлого года. Тогда ЦСР занял твердую позицию по вопросу предложенной правительством пенсионной реформы, с которой мы были категорически не согласны. Давление стало настолько ощутимым, что я оказался на грани ухода из организации. Последней каплей стала появившаяся в самый разгар дебатов по пенсиям черновая версия нашего очередного политического доклада. Она, в частности, содержала три сценария, одним из которых была революция, а другим — вымирание русского народа. Эти выводы сильно искажали полученные нами социологические результаты, поэтому мы вычеркнули их из окончательного варианта. Но в предварительный текст, который мы предоставили нескольким изданиям, они попали... Я предпринял все, чтобы разъяснить нашу позицию. Тем не менее как минимум два месяца организация жила в состоянии неопределенности. Ситуация разрядилась после того, как Владимир Путин не поддержал предложения правительства и предложил совершенно иной вариант реформы, который по большинству пунктов сблизился с нашей точкой зрения.

— Уйдя девять лет назад из правительства, вы не только не канули в медийное небытие, а обрели гораздо большую известность. Но о вас, о вашей семье известно по-прежнему очень мало.

— Моя семья, как губка, вобрала потрясения прошлого века, через которые прошла страна. История мамы — яркий пример вертикальной мобильности, заданной советской властью. Нет, она не сделала головокружительной карьеры: всю жизнь проработала в школе, стала завучем. Но в старой, дореволюционной России простая крестьянка из деревни, получившая высшее образование, была редчайшим исключением из правила. История отца — пример социальной катастрофы. Он происходил из обрусевшей семьи прибалтийских немцев. Дед, Федор Гессе, принадлежал к тому, что мы бы сейчас назвали хай-тек-отраслью. Был инженером, на заре XX века устанавливал первые электрические лифты в Санкт-Петербурге. В начале 1920-х годов — семья тогда перебралась во Владивосток, последний оплот белого движения, — одна английская фирма предложила ему работу в Сингапуре. И дед склонялся к тому, чтобы его принять. Но отец, которому было тогда 16 лет, категорически отказался покидать Россию. Они вернулись в Петроград. Дед вскоре умер, и отец оказался в очень сложном положении. В университет путь для него был закрыт в силу «чуждого классового происхождения», с работой тогда тоже было плохо. В конце концов ему удалось поступить в метеорологический техникум. Он попал в среду полярников, бывал в доме Отто Юльевича Шмидта. Сам провел несколько лет на островах Северного Ледовитого океана. Именно это и спасло его в 1930-е годы. Отец проходил по делу об убийстве Кирова, попал под общий каток. Но, к счастью, находился в это время в Арктике. У НКВД в буквальном смысле не дошли до него руки.