Генри Олди - Любой гасконец с детства академик

Олег Ладыженский:

Вчера на семинаре шла речь о том, что в художественном произведении часть смысла, часть содержания отдана форме изложения. Я хочу это продемонстрировать на простом примере. Можно попросить кого-нибудь из зала подойти ко мне? Спасибо (выходит Антон Свириденко). А теперь я прочитаю известное стихотворение Пушкина:

Теперь мы попросим Антона пересказать его своими словами.

Антон Свириденко( начинает, но быстро сбивается ):

В принципе, чего пересказывать? Я уже пересказал. Кому не видно, пойдет и сам прочитает ( демонстрирует самодельный бэдж с неким афоризмом ). Сейчас я бы сказал проще: «Я вас любил, хотел вот расплатиться…»

Олег Ладыженский:

Спасибо большое. Это было замечательно. Обратили внимание на разницу? Так вот, еще раз: стихотворение Пушкина и пересказ Антона – две разные формы. Только ли формы? А содержание от этого не меняется? Вот и повторяю: в художественном произведении то, как оно написано, выполняет функцию большой части смысла! Это не вспомогательный фактор, а один из базовых! Говорю крамолу: одной искренности и эмоциональности автора недостаточно, чтобы пробиться к сердцу читателя. Художественность – система образов, оформленных посредством языка. Мощнейший инструмент воздействия. Без него едва ли не большая часть содержания пропадает. А без приличного набора инструментов художественность не рождается.

Я вчера говорил, что писатель может выглянуть в окно и написать рассказ о том, что увидел. Бабушки на лавочке, дети играют, дворник… Настоящий, хороший рассказ. Не прячась за костюмированность, фантастичность, перестрелки из бластеров и поединки на мечах. Время от времени такое делать необходимо – чтобы «не сбивать руку». Ну хорошо, не рассказ – эскиз. Набросок. В разных манерах, стилистике… В архивах Алексея Толстого нашли триста описаний одного и того же двора, который он видел из окна – разных описаний! Разных стилистически, эмоционально, технически… Писатель тренировался. Почему же мы, фантасты, не пишем ни эскизов, ни набросков, ни этюдов. Почему не учимся, пробуя стилизовать зарисовку под Кинга, Желязны и Стругацких? Если уж не умеем под Алексея Толстого и Исаака Бабеля… Почему сразу – многотомная сага? Ведь бред же – начинающий композитор начинает с симфонии…

Дмитрий Громов:

Позвольте две цитаты: покороче и подлиннее:

«Одна из множества идей, открытых мне античной литературой, в которую я углубилась в восемнадцать лет в поисках чего-то неопределимого, была записана греческим автором Плутархом: „Развитие внутреннего мира изменяет внешний“.»

Теперь – конспект и тезисы доклада для учителей-гуманитариев на международном семинаре, посвященном современной литературе. Материал в сжатой форме опубликован в коллективной монографии КФО МИОО в 2009 г.:

«В 1-й половине ХХ в. в эссе „О читателях книг“ Г. Гессе рассуждал о трех типах читателей. Один в процессе чтения просто следит за развитием сюжета и сопутствующих персонажей. Другой создает свой личный ассоциативный ряд. Третий пытается разглядеть очертания самого писателя и его характер, вскрывает умело запрятанные приемы, заставляющие нас сопереживать вымыслу. Естественно, ни один человек не остаётся в пределах одного типа даже в процессе чтения одной и той же книги.

Эстетической задачей автора сегодняшнего дня становится обращение ко всем трем типам читателей.

Постмодернистский текст – это „многоуровневое“ письмо: под информацией, доступной каждому, лежит информация, доступная человеку хорошо образованному – способному узнать цитату, оценить авторскую аллюзию, конструкцию текста; еще глубже – информация, доступная профессионалу, т. е., посвященному, любующемуся самим процессом делания. Тут-то и наступает черед игре: удовольствие от авторской творческой игры, удовольствие от процесса „чтения“.

Первый тип (назовем его „стихийный“ или „эмпатический“) будет следить за динамикой сюжета, драматизмом событий, взаимоотношениями героев. Если автор только на этом и остановится, создав легко „узнаваемую модель“, то мы будем иметь дело с китчем, который создан по законам упрощения, паразитического заимствования апробированных находок. Китч всегда серьезен, в нем нет самоиронии, которая предполагает отношение, интеллектуальный позыв. Яркие монстры на обложках, рекламные буклеты – вся атрибутика паратекста также ориентирована только на читательский рынок.

Второй тип – читатель „второго уровня“ („ассоциативный“ или „массовый“) балансирует на уровне „высокой“ и „низкой“ культуры. Именно здесь кроются истоки техники цитации, римейков, симулякров и прочих изобретений постмодерна. Читатель получает право на любую концепцию действительности; право на эксперимент и моделирование, на свободу творчества и изобретательство. Даже корни виртуальной фанфикшн-литературы кроются в возможности культурной игры в обществе, признающем полилог, использующем гипертекст, строящийся на текстах. В этом поле проявляется интерес к языку, использование игры знаков. Это игра на образованности. Здесь также кроется своя опасность. Эта литература, построенная на игре с сакральным, зачастую склоняется к нигилизму, потере Абсолюта. Смерть, кровь, реклама, смех, блуд и абсурд сосуществуют в одних плоскостях.

Только единицам авторов удается преодолеть барьер „высокой“ литературы и обратиться к искусству для посвященных. Несмотря на конечную обращенность к третьему типу читателя („профессиональному“ или „элитарному“), они тем не менее не впадают в гиперэстетизм, ведущий к непониманию. Особенность их творчества в „двойном кодировании“ (термин Чарлза Дженкса обозначает двойную апелляцию автора – к массе и профессионалам), многоуровневом письме, рассчитанном на разную компетентность читателя.»

Давайте сравним идеи Гессе и то, о чем говорила Джоан Роулинг. Казалось бы, писатели разные, и говорили о разном, а на деле – об одном и том же. Принципы, продекларированные Гессе, Джоан Роулинг успешно воплотила в жизнь. Думаете, популярность «Гарри Поттера» объясняется только рекламной «раскруткой» и увлекательным сюжетом? А ведь в своем романе-эпопее Роулинг реализовала именно процитированный ею принцип Плутарха методами «трех восприятий» Гессе. Плюс – всевозможные аллюзии и архетипы, явные и скрытые переклички с реальностью, ассоциативные пласты, культурный контекст, в котором просматривается изрядный пласт мировой литературы от античности до наших дней – вот что такое «Гарри Поттер», кроме истории взросления юных героев, кроме магического антуража, приключений и загадок.