Николай Зенькович - Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга

Осенью 1996 года премьер Виктор Черномырдин поехал к себе на родину в Оренбуржье, в старое каза­чье село Черный Отрог. Конечно, в сопровождении прессы. Это в советские времена лидеры страны брали с собой журналистов в официальные поездки. А сейчас в родные лопухи — непременно с телекамерами. Что­бы те лопухи, куда в детстве бегал, запечатлены бы­ли — для истории.

Показал премьер свои лопухи. Воспоминания на­хлынули. Разговорился.

— Вы так часто поминаете Бога, — уважительно заметил один из придворных бородатых летопис­цев. — Вот и церковь построили в Черном Отроге...

— Церковь не я построил — люди, — скромно по­тупил очи знатный земляк. — Я только помог. Она раньше была у нас в селе. Большевики сломали и по­строили райком. Райком давно закрыт, а жизнь ваку­ума не терпит. Вот и возродили церковь...

Кстати, премьер в этом райкоме и работал. А по­том в обкоме, в ЦК.

В журнале «Люди» есть раздел «Открытая линия». В нем содержатся ответы на трудные вопросы. В номе­ре 1 за 1998 год читаем один из таких вопросов:

— «Московский комсомолец» напечатал расшиф­ровку телефонных разговоров Коха, который возглав­лял Госкомимущество, и Казакова (бывшего замести­теля руководителя администрации президента). Кох признается Казакову, что он педераст. Разве такие вещи не принято скрывать, особенно если люди зани­мают высокие государственные посты?

Ответ:

— Насколько известно, Альфред Кох имеет пра­вильную сексуальную ориентацию и никогда не при­надлежал к представителям сексуальных меньшинств. Называя себя в телефонном разговоре педерастом, он подразумевал нечто худшее, чем сексуальные отклоне­ния. На модном сленге, принятом, в основном, в бан­дитской среде, слово педераст означает — дурак, бол­ван, проще говоря, человек, которого несложно обвес­ти вокруг пальца.

— Говорят, вы не только ходите в церковь, но и совершаете паломничества по святым местам? — спросили у певицы Жанны Бичевской.

— В Золотом кольце России нет монастыря, где бы я не была. Каждый человек грешен, тем более артист. Путь артиста — это путь скорбей. И в церковь я хожу. К сожалению, в нашей стране это нонсенс, когда из­вестный артист стоит на коленях перед алтарем. Поэ­тому я одеваюсь в церковь, как старенькая бабушка, чтобы не узнавали... Читаю до пяти утра.

— Библию?

— Библию.

Александр Скляр — основатель и лидер группы «Ва-Банкъ». До этого окончил МГИМО и даже три с лишним года находился за границей в качестве дип­ломата. Но любовь к «тяжелому» року перевесила.

— Ты верующий человек?— спросила у него кор­респондент журнала «МК-Бульвар» Ольга Штепина.

— Да. Несмотря на то, что мы жили в атеистичес­кой стране, очень много людей у нас жили с верой. Когда я учился в седьмом классе, узнал от своей бабушки, что я крещеный и что у меня есть свой крестик. Это был наш фамильный крест, который пе­редавался из поколения в поколение. Я носил его, не расставаясь, до тех пор, пока не покрестил своего сына.

— Как же тебя приняли в МГИМО?

— А я скрывал. Крест все время был под рубаш­кой, под майкой. В бане или в душе я всегда снимал его заранее, прятал в потайной кармашек, но он всегда был со мной.

«Мама миа! Рашн чернозем! Дык, уже в натуре за бугром».

В оригинале это звучит так: «О, Русская земля, ты уже за холмом...» Правильно, знаменитый рефрен из «Слова о полку Игореве». Впрочем, само название уже другое: «Телега о тусовке Игоря, сына Святослава, Внука Олега, известного на Арбате как Гарик Вы­рубала».

Обращение князя Игоря к своей дружине звучит так:

Без мочалова, пиплы, Заподло казать тылы Чмаровитой черноте: Чтоб не висли на хвосте, Надо чурок гасануть, Обломать и бортануть...

Текст безымянного автора «Слова» приобрел со­временную форму:

Где Олега металюги

В стать вписались на релакс,

Трэш стоит по всей округе,

Кир, с герлами мультифакс.

«Мультифакс»— это групповой секс.

Переходим к другому классическому произведе­нию — «Евгению Онегину». Вот как описывается (правда, не в стихотворной форме) жизнь Онегина, пресыщенного московской тусовкой: «Онегину все ста­ло в лом, он начал грузиться, как ботаник, — читать. А тут Жэкин фазер откинул ласты и оставил прайсов в обрез, даже меньше, чем долгов. Жэка почти при­уныл, да тут крякнул богатенький дядя, и Онегину обломился целый колхоз».

Не менее красочно и описание сестер Лариных и их матушки: «Ларины там еще жили, две сестры. (Три — это, пиплы, у Чехова.) Меньшая— Ольга, дура с фейсом. И ботанка Таня с задвигом на французских рома­нах. Ее маман от них раньше тоже крезу ловила, а как вышла замуж за вояку, так выпала из Системы, уехала на дачу, ушла в бизнес— и зажлобела слегка...»

Следующий хит — «Горе от ума». Кто не помнит знаменитый монолог Фамусова: «Петрушка, вечно ты в обновке с ободранным локтем...» Теперь он звучит так:

Петрушка, вечный ты хипарь.

В покоцанном клифте. Вруби компутер, что ли.

Читай, балбес, не так, как пономарь,

А с чувством, значит, с толком... далее — по роли...

Нет, беспонтово создан свет,

Раскинь мозгами, башню сносит:

То на диете, то обед.

Ешь три часа, три дня поносит.

Сцена, где Молчалин падает с лошади.

«Л и з а. Да нет. Молчалин учудил. Сел пофорсить на снегоходе, и тыквой оземь угодил. (Чацкий лома­нулся за водой.)

Скалозуб.Не сбросил газ, видать. Ну жалкий же ездок. Взгляну, как треснулся — не сдвинул позво­нок? (Намыливается приколоться)...».

Переводы осуществлены кандидатом филологичес­ких наук, заведующим кафедрой Международного сла­вянского университета Виктором Шаповалом.

Когда-то в университетах преподаватели античной литературы запросто читали Гомера на древнегречес­ком. Теперь вот классики русской литературы «ботают по фене».

Два вопроса журналистки Анны Амелькиной «пере­водчику».

— Виктор, а сами вы как оцениваете свою истори­ческую роль в русской литературе? Не боитесь, что с вашей подачи многие столичные студенты невольно перейдут на «пипловский» язык?

— Я считаю себя воплем народа, избравшего меня своим голосом. А что молодежь полностью перейдет на сленг — не переживайте: все подобные языки очень закрыты. Они оберегают свою систему от посторон­них, и внутрь попасть дано не каждому.

— То есть подкопа под великую русскую литерату­ру вы не делали...

— Ни в коем случае! Кроме того, я пытаюсь кон­трабандой внести в тексты больше образности. На­сколько это получается — судить вам. Для меня глав­ное— убрать из исторических текстов традиционный заведомо агрессивный тон.