Николай Зенькович - Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга

Броневой как закричит с галерки:

— Есть!

— Ты можешь сыграть с начала весь первый акт?— спросило партийное начальство.— Что тебе надо для этого?

— Ничего. Вот только кепку дайте.

И так здорово сыграл, что Смирнов сказал:

— Вот он пускай и продолжает.

Играет премьеру, публика принимает хорошо. В обкоме требуют, чтобы Броневой вступил в пар­тию — беспартийный не может играть Ленина! И вдруг уборщицы кладут в театре красные дорожки, а после первого акта в гримуборную вбегает директор:

— Скорее вниз!

— Не надо орать, я все же Ленина играю. С чего это Ильич побежит?

Но все же зашагал довольно быстро: Ленин-то ведь тоже скоро ходил.

Входит в актерскую комнату, а там в дверях стоит весь обком, от первого секретаря до начальника КГБ. А у окна, спиной к ним, небольшой человек в сером костюме: жмет Броневому руку, говорит: «Ленин всем очень нравится!» Это был секретарь ЦК КПСС Аверкий Борисович Аристов.

На следующее утро Броневого отвезли в горком партии и дали ключи от двух квартир — на выбор. С перепугу выбрал худшую. Ее-то и поменял потом на московскую коммуналку.

«Я зачем-то выучил всю роль Ленина, хотя никто мне ее не предлагал» — слова, безусловно, ключевые. Сидел на репетициях на галерке в уголке и терпеливо ждал. Круто! Молодые артисты вели богемный образ жизни, а Леонид Броневой в свободное время заучивал роль Ленина. Самое необычное хобби!

Юбиляр, оказывается, еще полвека назад увидел главное в погодинском Ленине:

— Он такой больной, слабый, мечущийся. Уже понял, что ошибся, ввел нэп, понял, что без капи­тализма, без свободного рынка в стране развития не будет... А в партию я так и не вступил и все удив­лялся, почему в партбюро в театрах заседают самые бездарные, дребедень, а не актеры. И только недавно узнал, что их-то как раз нельзя было выгнать из-за этой партийности.

В ноябре 1997 года известный своими путешестви­ями по России «очарованный странник» — журналист «Комсомольской правды» Николай Варсегов навестил уральскую деревню Бутка, где родился первый наш всенародно избранный президент.

«Странник» постучал в калитку. Из дому вышел, как во тьме показалось путешественнику, сам прези­дент Ельцин.

— Здравствуйте, Борис Николаевич! С приездом вас в отчий дом!

— Да не, я его родственник, — ответил человек и представился: — Ботанин Виктор Еронович. А Борис Николаевич давно здесь не живет. Забыли уж, когда заезжал в последний раз.

Разочарование скоро переменилось на приятность общения с Виктором Ероновичем и его хозяйкой. Ду­шевные и гостеприимные люди! Гости тоже понрави­лись Виктору Ероновичу:

— Сколько журналистов перебывало и наших, и западных, а с водкой еще никто не приезжал. А вы вот сразу видно — настоящие журналисты!

Игорь Евгеньевич Малашенко когда-то работал в международном отделе ЦК КПСС, был в числе разработчиков концепции «нового политического мышления», в марте 1991 года перешел в аппарат президента СССР. В постсоветские времена— прези­дент ЗАО «НТВ-холдинг», первый заместитель пред­седателя совета директоров холдинга «Медиа-МОСТ», принадлежащего известному финансовому магнату В. Гусинскому.

Как-то журналисты спросили у него: верно ли, что он является другом Татьяны Борисовны Дья­ченко?

— У меня нет друзей, — холодно ответил Игорь Евгеньевич. — Это было написано черным по белому многократно. Так что насчет дружбы — не надо. Я с людьми работаю, а не дружу.

— Ваши друзья — это люди из шоу-бизнеса? — спросили у Филиппа Киркорова.

— В шоу-бизнесе у меня нет друзей, — ответил глава звездной семьи. — У меня есть товарищ, с ко­торым мы выросли вместе, жили в соседних домах, учились в одном классе, — Роман Родин. Сейчас он известный телережиссер, и съемку своих концертов я доверяю только ему. Валя Юдашкин — это шоу- бизнес вроде бы, но он, к счастью, не поет. Поэтому у нас с ним нет конкуренции. Да если бы и пел, он все равно очень комфортный человек, и наши от­ношения, думаю, были бы такими же. А больше ни­кого не могу назвать. Это ужасно. Хотя, с другой стороны, меньше народу — больше кислороду. Травм меньше, разочарований.

— Вы по своей природе— общественный чело­век?— спросили у актрисы Елены Сафоновой.

— Абсолютно не общественный. Даже— антиоб­щественный. Еще в детстве, в 7-м классе, я вдруг обнаружила, что общественная работа — это когда надо сделать то, чего не сделали другие, хотя это была их обязанность. Я поняла, что это совсем не мой конек. И вообще считаю, что жить общественной жиз­нью — просто абсурдно, нелогично, неправильно. Лю­ди рождены совсем не для этого, а для того, чтобы жить своей жизнью, в своей семье.

Рассказывает главный редактор журнала «Огонек» Лев Гущин:

— Я до 33 лет работал в комсомоле, был первым секретарем Кунцевского райкома комсомола. Два ор­дена дали. Приходит пора — вызывают в ЦК партии: назначаетесь инструктором ЦК партии. Я отказался. Вызывают в горком — Лев Никитич, назначаетесь зам.

зав. отделом горкома партии. А у меня ужас. Пред­ставить, что буду с чемоданчиком и в галстуке ездить в ЦК, встречать Михаила Андреевича Суслова, кото­рый, если увидит без галстука, выгонит к чертовой матери, или в горкоме выколачивать какие-то показа­тели!.. Удалось не пойти.

Главный рок-н-ролльный повар России Андрей Макаревич рассказывает о том, как он встречает Новый год:

— Раньше я часто устраивал праздник у себя дома. Но сейчас я предпочитаю в гости ходить. Уж очень противно после праздников разгребать все это говнище.

Знаменитый режиссер цирка на Цветном бульваре Валентин Гнеушев курит толстые сигары и носит тель­няшку «от Готье».

— Вам требуются острые ощущения, чтобы сбро­сить стресс?

— Прыгаю с парашютом. И без парашюта тоже. Однажды прыгнул с шестого этажа, но, к счастью, прокрутив сальто, приземлился в талый снег. Это про­изошло, когда я, поссорившись с Гедрюсом Мацкявичюсом, уходил из его театра. Сильно тогда поломался. А прыжки с парашютом — это выброс адреналина в кровь и проверка на трусость. Мой любимый фило­соф Анри Бергсон, автор теории «жизненного по­рыва», размышляя о времени и пространстве, вывел закон: интенсивность мышления всегда возникает в критической ситуации. Прекрасное ощущение экс­тремальной ситуации в метро: темно, стены проносят­ся совсем рядом. Как будто летишь в трубе. Но это из мира моих ощущений. Все зависит от того, какая в этот момент у тебя дискета.