Газета Завтра Газета - Газета Завтра 444 (22 2002)

М.К.Проханов сделал нам несколько щедрых подарков. Вернул историю, ее ощущение, подарил 70 лет, усиленно вытеснявшихся в последние годы. Подарил чувство масштаба. Тяжело работать с современными авторами, убитыми Борхесом и Павичем. Пишут непонятные вещи, в которых нет ни начала, ни конца. Время работы с текстом Проханова вернуло мне веру в большую литературу. "Господин Гексоген" — огромный сюжетный роман.

А.И.Сегодня на 99 и 9 в периоде литература следующего содержания: молодой человек рассказывает, о том, что он прочел. Весь его опыт — опыт чтения. Он ни разу в танке не горел. Пусть даже ментально. Все очень рафинированно. Проханов же представляется мне этаким мощным лосем. Вот он идет по лесу — лес гудит, деревья стонут. Одна молоденькая критикесса в газете "Коммерсант" написала рецензию на роман, последней фразой которой была такая: "За всем этим толстым, толстым слоем сусального золота, которое намазывает Проханов, бьется патриотическое сердечко". Я понял, что происходит с либеральной критикой в отношении Проханова: истерика. Они себя проецируют на этот текст и понимают, что это их сердечки забились. К Проханову, даже если его не любишь, слово "сердечко" не подходит. Или пишет в "Общей газете" критик Петр Алешковский: "Самое трагическое впечатление недели — книга Проханова". Далее следует полив. А затем очень интересная фраза: "Куда смотрят профессиональные критики. Это ведь типичная совписовская проза семидесятых годов". Забавно, автор приписывает Александру Андреевичу совписовскую прозу в типично казенно-советских выражениях: куда, мол, смотрит общественность. Ребята просто в панике. Легализованный Проханов сеет панику.

"ЗАВТРА". Для чего вам понадобилось сеять панику? И в либеральной, и в оппозиционной среде непрерывно идут разговоры о заказном характере издания. Даже называются имена заказчиков. Как вы прокомментируете подобные слухи?

А.И.Мы не хозяева чужих панических настроений. Нам пытаются приписать какое-то политиканство: "Дорвавшиеся до СМИ маргиналы" и прочее. Это наш серьезный стратегический выбор. Мы говорим: " Давайте вести серьезный диалог".

М.К.Все обвиняют нас в заговоре, в задней мысли. А Проханов — это нормальная работа издательства. Нам приносят рукопись. Мы смотрим — сильные тексты, публикуем. Это наше дело — издавать сильную прозу.

А.И.Сейчас есть событие: почему это в ультралиберальном издательстве, как нас иногда именуют (что, разумеется, не так), выходит Проханов? Вместо анализа явления со стороны гуманитариев — или негодование, или отмахивание. Еще предъявляется эстетический упрек — отсутствие вкуса, плохой стиль. Хочется спросить господ филологов, философов, а какой вкус есть в "Песне о Нибелунгах"? Там нет никакого вкуса. Или описание щита Ахилла в "Илиаде" Гомера. Прогон на десять страниц какой-то байды. Проханов — писатель, восстановивший некие архаические структуры, эпические. Здесь, конечно, понятие вкуса не работает. Все это для XVIII века. Парфюмерия, специи, вкусно — не вкусно. Для Гомера это не работает.

М.К.В романе есть эпизод, где бывший коллега объясняет главному герою, что история движется взрывами. Не знаю, как история, но культура точно движется взрывами. Любой сильный текст нарушает приличия, стилистические вещи, стереотипы. Это и есть признак серьезной литературы. У Проханова всё это есть.

А.И.Мы издаем сейчас второй роман молодого немца Кристиана Крахта. Там своя странная история. Что-то происходит в мировой литературе, люди устали от красивого, сытного, обезболивающего мира. Крахту хочется боли. Может, когда тебе больно, ты понимаешь, что у тебя есть папа, мама, страна, наконец. Я вижу несомненную некую тенденцию, новую волну, в которой Проханов, безусловно, находится. Она объединяет сына миллиардера — Крахта, нищего студента из Харькова — Михаила Елизарова и Проханова. Новое пространство, которое не объяснить, используя старые формулы.

М.К.Движущая идея нашей серии — поиск нового. Все тексты, которые мы выбираем в серию, как нам кажется, напрямую соотносятся не с литературой, а с некоей реальностью. У книги нет истории, книга — это кусок бумаги. Как говорил Маркс: "У литературы нет своей истории". Не надо делать вид, что книга — нечто важное само по себе, талмуд этакий. Это вещь, целиком принадлежащая контексту: политическому, культурному, социальному. На бумаге — сгусток этого контекста, концентрация социальной или культурной энергии.

"ЗАВТРА". Второй аспект, вызвавший определенный скандал, — обложка. Почему Ленин, точнее, почему такой Ленин?

А.И.Вместе с нашим художником А.Бондаренко родилась идея изобразить господина Гексогена. Дать его портрет. Понятно, что это невозможно: гексоген — порошок. Но можно изобразить человека-взрыв. Было два варианта. Первый: Путин — пол-лица обожжено, в волдырях, кровоподтеках. Абсолютно не держит обложку, никакой образ. Путин исчезает.

Второй вариант был с Лениным. И, посмотрев на обложку, я понял, что Ленин и есть человек-взрыв. Ленин сделал такую вещь, которую я только сейчас и начинаю понимать. Он взял и взорвал мир, разделил его на две части. Македонский, Гитлер, Карл Великий были послабее, не делили мир на две части. Ленин сделал это — он и есть человек-взрыв, он и есть "господин Гексоген". Мое отношение к Ленину сродни детскому отношению к Гудвину — великий и ужасный. (Ужасный без этической окраски). Кстати, это есть и у Проханова в романе, в сцене с Мавзолеем. Мы ни в коем случае не хотели обидеть Геннадия Зюганова или наше старшее поколение. Хотя понимаем негативную реакцию на эту обложку. Но хотим взаимного понимания.

"ЗАВТРА". Хотелось бы все-таки уточнить мировоззренческие установки "Ad Мarginem". В СМИ вас именуют то левым издательством, то ультралиберальным. Как вы сами себя определяете?

А.И.По большому счету, мы, конечно, левое издательство. "Ad Мarginem" начиналось как попытка инсталлирования здесь европейской левой традиции. До сих пор у меня один из любимых авторов — Вальтер Беньямин. Проблема в том, что в России тоже есть своя левая традиция, только весьма своеобразная. Я думаю, если бы Ленин и Маркс встретились, то был бы капитальный мордобой. Потому что Ленин — этнически окрашенный левый, а Маркс — левый без национальности. Когда-то меня этот этнизм напрягал, я был за левую европейскую чистоту. Левый, но с кредитной карточкой. И я не отказываюсь от этого. Ничего страшного в том, что левый может быть с кредитной карточкой, я не вижу. Проблема в том, что в России в 80% городов нет банкоматов. Поэтому левый с кредиткой здесь в большинстве случаев не катит. Мы хотим, чтобы социализм победил в ментальном плане. Чтобы мы могли с помощью фигуры социализма критиковать капитализм. Мы хотим быть левыми, потому что только эта позиция позволяет нам не совпадать с режимом, с шестисотыми "мерседесами", быть другими.