И Подольская - Иннокентий Анненский - критик

"Всякий поэт, в большей или меньшей мере, есть учитель и проповедник" (с. 211). Развивает эту мысль Анненский уже в совершенно народническом духе: нравственный индифферентизм, полагает он, отличает "сочинителя" от истинного художника, подчинившего свое творчество служению высоким этическим идеалам.

Между тем в статье "Об эстетическом отношении Лермонтова к природе" (1892) и в отдельных статьях "Книг отражений" он не раз пытается обосновать мысль, противоположную народнической эстетике и созвучную эстетике модернизма. Это мысль о духовной независимости художника, о его свободе от обязанностей общественного служения.

В системе ценностей Анненского красота, прекрасное в искусстве осмыслены как категории, непосредственно соотнесенные с изображением "правды жизни", то есть в конечном счете как категории познавательные и этические. С его точки зрения, "правда жизни" и есть прекрасное в искусстве; при этом искусство несет в себе самом нравственную идею, не подчиняясь задачам, не связанным с его эстетической природой. Чем совершеннее, то есть прекраснее, произведение искусства, тем выше его нравственный потенциал. Однако самый термин "искусство для искусства" кажется Анненскому кощунственно несовместимым с жизнью. В одном из черновых набросков он проницательно замечает: "Искусство для искусства. Жрецы изящного. Храмы красоты - все эти формулы представляются мне чем-то не только мертвым, но никогда не жившим, какими-то бумажными цветами эстетики. Красота может быть, по-моему, только жизнью..." {ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 261, л. 26.}.

Анненского интересует не столько вопрос о позиции писателя, выражающего какую-то тенденцию (ибо в подобном случае позиция всегда идентична тенденции), сколько определенность нравственной позиции писателя. Только такой писатель, по убеждению Анненского, способен передать людям свои представления о жизни, обусловленные его мировоззрением, его эпохой и выработанным ею пониманием нравственной нормы. В статье "Трагическая Медея" критик пишет: "Красота поэзии заключается прежде всего в свободном и широком проявлении поэтической индивидуальности, и узы натуралистической школы нисколько не менее стеснительны и условны, чем какие-нибудь наивные единства Пьера Корнеля" {Театр Еврипида. СПб., 1906, т. I, с. 237.}. Та же мысль об имманентной нравственности искусства - в основе высказывания Анненского об "аморализме творчества": "... творчество аморально, и лишь в том случае, когда искусство приспособляется к целям воспитательным или иным этическим, оно руководится чуждыми природе его критериями" (с. 111).

Анненский не всегда последователен в своем стремлении примирить вопросы об общественном назначении художника и "абсолютной" свободе искусства от общественных требований. Явно отталкиваясь от требований "утилитарной" критики, в частности ведя порой скрытую полемику с Н. К. Михайловским {Так, Н. К. Михайловский не раз высказывал мнение о том, что каждый художник должен быть публицистом в душе. Против этого, очевидно, направлены отдельные высказывания Анненского. Например, в статье "Об эстетическом отношении Лермонтова к природе" (1892) Анненский пишет: "Стихия поэта - природа и духовная независимость. Как человек, поэт, конечно, подчинен общим этическим законам, но смешно налагать на него обязанности общественной службы: он вовсе не должен быть учителем или публицистом, проповедником или трибуном" (с. 243-244).}, Анненский вместе с тем не сомневается в том, что искусство имеет не только эстетическую и познавательную, но и непреходящую нравственную ценность. Однако поскольку все эти качества Анненский считает присущими искусству имманентно, постольку утилитарные требования к искусству он рассматривает как чуждые самой его художественной природе.

Вопрос об общественной "пользе" искусства и назначении художника решали не только прямые наследники критиков-"шестидесятников", решали его и символисты. Взгляды их были различны. Так, молодой Брюсов декларировал независимость искусства от действительности: "Нас томят условные формы общежития, томят условные формы нравственности, самые условия познания, все, что наложено извне. Все ясней сознается, что если в мире есть только то, что видимо есть, - жить незачем не стоит. Мы принимаем все религии, все мистические учения, только бы не быть в действительности" {Брюсов В. Ко всем, кто ищет. - В кн.: Миропольский А. Лествица. М., 1903, с. 10-11.}. Для Блока этот вопрос имел первостепенное значение. В 1908 г. он писал: "Перед русским художником вновь стоит неотступно этот вопрос пользы. Поставлен он не нами, а русской общественностью, в ряды которой возвращаются постепенно художники всех лагерей. Вопрос этот - пробный камень для художника современности... В сознании долга, великой ответственности и связи с народом и обществом, которое произвело его, художник находит силу ритмически идти единственно необходимым путем" {Блок А. Собр. соч.: В 8-ми т. М.-Л.: ГИХЛ, 1960-1963. Т. 5. с. 237-238. Далее все ссылки на это издание приводятся с указанием тома и страницы.}.

Для Анненского проблема ответственности писателя перед обществом стоит не с такой остротой, как для Блока, но и он рассматривает творческий процесс не только как эстетический, но прежде всего как нравственный акт, как акт "самопознания и самопроверки" художника. Не ощущая исторической перспективы этого вопроса, Анненский решает его, не выходя за пределы системы нравственных ценностей.

В "Книгах отражений" Анненский стремится дать обоснование мысли об имманентной нравственности искусства. Он исходит из того, что, организуя, то есть преодолевая ценой собственной муки душевный и жизненный хаос, художник делает его достоянием искусства {По этому поводу Анненский пишет о Лермонтове, что ему "...всегда нужен был фильтр для той душевной мути, которую мы теперь так часто оставляем бить высоким фонтаном" (с. 139).}. В этом его жертва и в этом его оправдание. Но само это преодоление - не цель, а результат творческого процесса. Поэтому искусство, по его мнению, не требует оправдания: нравственность есть неотъемлемая его черта. Более того, искусство - это и наивысшее оправдание творческого процесса.

Однако, убежденный в том, что искусство оправдывает художника, Анненский отнюдь не считает, что искусство служит оправданием жизни вообще. Поэтому он трагически ощущает неразрешимость внутреннего конфликта между имманентно оправданным искусством и жизнью, оправдание которой покупается моральным деянием: "И нигде трагическая роль поэзии не обнаруживается с такой яркостью, как именно в изображениях муки. ... там, где поэт чувствует, как ему кажется, только _чужую_ муку, на _деле_ красуется и расцветает лишь один безысходный эгоизм, пусть ни для кого не обидный и даже всех утешающий эгоизм, но столь же чуждый _истинному_, действенному состраданию, как и его тупой и сытый собрат" (с. 129).