Дмитрий Губин - Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)

Но, повторяю, в 96-м либералы считали, что возможна ложь во имя спасения. В том числе и во имя спасения личного благополучия. И эта ложь потянула за собой прочее вранье.

Когда в 98-м грянул кризис, я вел прямые эфиры на «Радио России». День на третий кризиса Зюганов пришел ко мне в студию, а вместе с ним пришли министр информации Лесин, глава ВГТРК Швыдкой и ведущий программы «Зеркало» Сванидзе. «Да, не думали мы с тобой, Николай Карлович, что будем снова под коммунистами жить», – сказал Швыдкой, когда Зюганов на минуту отлучился. И Сванидзе ему кротко кивнул.

То есть все были готовы под Зюганова лечь.

А Зюганов испугался власть взять: ему было хорошо в оппозиции. Там он мог ни за что не отвечать.

Всем – Зюганову, либералам, Швыдкому – в их тогдашнем положении было проще народу врать, что у нас замечательный народ, и что такой замечательный народ не может ни в чем ошибаться.

2008

Про военные действия в Южной Осетии я узнавал по телевизору на даче, где нет доступа к интернету и спутнику. «Война началась, грузины на нас напали», – сказала теща. Ей так по телику разъяснили, и она верит ему, а не мне. «Полно врать-то! – кричит в запале она. – Хин… Цхинвали – это Россия!!»

Понять, что происходит в Цхинвали, по российскому ТВ сложно. Понять, из-за чего происходит – невозможно: слово грузинской стороне не дают. Это же не Би-Би-Си, где всегда на все две точки зрения. А у нас – слова врагу не давать, а кто враг – ясно и без всякого трибунала в Гааге.

Правда, в эфире накладка на накладке. По телеканалу «Вести» какой-то замминистра утверждает, что в Тбилиси запретили российское телевидение («Перекрывает доступ к информации тот, кому есть что скрывать!»). А на «5 канале» принимают звонок из Тбилиси: да что вы, у нас все российские телеканалы идут. По «Первому» говорят, что грузинские «бандформирования» блокируют машины «Скорой», а по РТР показывают репортаж о доставке «Скорыми» раненых в больницы. То, что 58-я армия (она к миротворцам отношения не имеет) вошла на территорию Грузии без разрешения Грузии, или что наши ракетами били по Гори и объектам под Тбилиси – я вообще сразу не понял. Но моя теща поняла главное: там наших бьют. Ведь ей сказала, что у большинства в Южной Осетии – русские паспорта. И, разумеется, не сказали, что российские паспорта там с неожиданной легкостью стали раздавать налево и направо 2 года назад.

Я сейчас не о том, кто агрессор, кто жертва: вот вышлю с дачи этот текст в редакцию, дорвусь до интернета, тогда и решу.

Я о том, что пропаганда сначала формирует виртуальных врагов, потом начинает верить в созданное сама, а затем в силу веры начинает реальную войну.

2008

Подобно многим взрослым, приобретшим, наконец, велосипед, я купил его, чтобы компенсировать отсутствие велосипеда в детстве. И – отсутствие средства передвижения в юности, когда я открыл для себя петербургские Острова.

Трудно поверить, но лет 15 назад Крестовский остров представлял собой смесь пролетарских бараков и заведений полупрофессионального спорта, в котором нет места ни высшим достижениям, ни дезодорантам в раздевалках. Там стучал мяч и ждали трамвая. На Каменном острове царила печаль: сквозь фундаменты разрушенных вилл прорастали дерева. Дачи совбонз отгораживались от плебса напяленными на ажурные заборы бетонными щитами, и дачу К-9 я ненавидел особо за перекрытый выход к Малой Невке.

Я объезжал это добро, мечтая о времени, когда заборы тяжкие падут, виллу Половцева отреставрируют, виллу Мельцера восстановят. И радовался, когда стройки и реставрации начались. Правда, новое выглядело грубым, железобетонным. А когда однажды я заехал на стрелку Крестовского справа от Гребного канала, меня не пустили: частная собственность, понял, нет? «Набережные по закону приватизировать нельзя», – сказал я. «В рыло дать?» – скучно поинтересовалась охрана.

Последним ударом стала стройка на набережной Крестовки. Там трехэтажные кирпичные домики пару лет назад подвели под крышу и бросили. Арестовали? Разорился? – гадал я о судьбе хозяина. И снова мечтал: забор уберут, я объеду все острова по периметру по кромке воды!

В этом году дома достроили. Целый прекрасный поселок. Я попытался подъехать к воде, но тщетно: набережная утыкалась забор. На входе маячили «стаканы» охраны, какими метит землю в самых лакомых местах ФСО. Персональный выход к воде оттяпал себе Конституционный суд.

Я вот думаю: если недавно министр МВД предложил регистрировать велосипеды – может, правильно, предложил? Чтобы всяких любопытствующих отслеживать и пресекать?

Хотя это недостаточно радикально.

2008

Если бы в России существовал тотализатор, то, поставив на дипломатическое признание Южной Осетии и Абхазии со стороны Никарагуа, можно было бы сорвать крупный куш – кто мог ожидать! Но ларчик наверняка открывался просто.

Вряд ли президент Никарагуа, экс-террорист, сандинист и коменданте Даниэль Ортега, в 1990-м потерявший власть, в 2006-м в нее вернувший (ценой отречения от социализма), вдруг воспылал старой любовью к новой России, а также к наиновейшим Абхазии и Осетии.

Любовь и поддержку новым республикам высказал, например, и Лукашенко – но только когда от разговора о плате за нефть и газ было не отвертеться. Поддержала (на словах) и Сирия – но опять же перед переговорами о закупках российского вооружения. Искренне, не ища материальных выгод (как мне кажется), Абхазию и Осетию поддерживают лишь Кастро и Чавес – эти Бим и Бом мирового цирка.

Если отвлечься от поиска правых и виноватых, то мировая картина поддержки Москвы, Цхинвали и Сухуми – это картина одиночества России с вкраплениями зависимостей. Зависимостей немного. Одиночества – как у вдовы.

Те немногие либералы, что сегодня восклицают: «Они что, не понимают, к чему это ведет?!» (под «ними» понимая российскую власть) – восклицают зря. Понимают. По крайней мере, понимает тот человек, про которого сегодня в Москве говорят «он больше не номер один, хотя и не номер два», и который, судя по всему, лично руководил операцией в Грузии – Владимир Путин. На недавней встрече в узком кругу он говорил примерно следующее: понимаем, что Олимпиады в Сочи может и не быть, но мы готовы, и строить все равно будем, только уже не два стадиона, а один.