Дмитрий Губин - Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)

В последнюю встречу, за неделю до рождественского поста («великая вещь! Сорок дней на руколле и спарже – четыре килограмма долой!») приятель попенял мне на высказывания про толерантность. «Лапуша, – сказал он, – ты же умный человек. А писаешь опять против ветра. Ближайшее будущее страны – за «Газпромом», но дальнейшее будущее – за православием. Я бы на твоем месте предложил ток-шоу телеканалу «Спас». Чем ты займешь людей, когда грохнутся цены на нефть, а они, поверь, грохнутся? Там будет простой выбор – либо отец Василий с крестом и «калашом», либо хачик с взрывчаткой и Курбан-Байрамом, которому что барашка прирезать, что неверного – все едино. Ибо на кой хрен Рамзану оставаться с Россией, если она ему перестанет платить? И он пойдет по пути шариата, а по пути попробует на вкус Ставрополье».

Я с циниками никогда не спорю. Я слушаю, потому что носы у них, как у Буратино – чуют то, чем едва начинает пахнуть в воздухе. Иногда научных знаний им не хватает, серьезное чтение утомляет – они, скорее, любят листать Акунина, следя за сюжетом, но посмеиваясь над фандоринскими нравственными императивами. Но нюх у них, повторяю – ого-го!

Так что я возражать не стал, но, отужинав, мучительно принялся вспоминать, у кого же я читал про баланс религий и политических доктрин, про импорт этих доктрин из Европы, и даже, помнится, сделал закладку?

А потом хлопнул по лбу: ба! Да это ж у Хантингтона! (Недавно скончавшийся Сэмюэль Хантингтон был политолог, он в 1990-х, после крушения социализма в Европе, предложил заменить парадигму «либеральный Запад – коммунистический Восток» парадигмой полицивилизационного мира. В котором действия стран определяются не идеологическим противостоянием, а цивилизационным, то есть общностью культур, и цивилизация больше не означает вестернизацию, – Россия составляла у него отдельную «православную» цивилизацию). Где ж у меня Clash of Civilizations?..

А! Вот! Читаю: «Основные политические идеологии двадцатого века включают либерализм, социализм, анархизм, корпоративизм, марксизм, коммунизм, социал-демократию, консерватизм, национализм, фашизм и христианскую демократию. Объединяет их одно: они все – порождения западной цивилизации. Ни одна другая цивилизация не породила достаточно значимую политическую идеологию. Запад, в свою очередь, никогда не порождал основной религии. Все главные мировые религии родились в не-западных цивилизациях и, в большинстве случаев, раньше, чем западная цивилизация. По мере того как мир уходит от господства Запада, сходят на нет идеологии, олицетворяющие позднюю западную цивилизацию, и на их место приходят религиозные и другие культурные формы идентификации».

То есть мой ресторанный приятель в фундаментальном смысле прав. По Хантингтону получается, что, отбросив заимствованную западную (родившуюся там, но не прижившуюся) коммунистическую идею в качестве национальной, Россия обречена на выбор между другой западной идеей – и заимствованной ближневосточной религией. И тут, конечно, в теории возможен выбор как между либерализмом и православием, так и между фашизмом и исламом.

Поскольку либеральную идею, пока есть нефть, русским выбирать не хочется, а православная идея у нас сводится к кресту, куличу да постному меню в ресторане.

Что будем делать, когда кончатся нефть и ладан, а?

2010

Современный русский человек убежден в одной вещи. Если где-то в масштабах страны случается что-то плохое, то это плохое можно исправить либо посредством закона, либо школьной программы.

Допустим, если на дорогах России гибнет без малого 40 тысяч человек в год, то надо усилить ответственность за превышение скорости, за непристегнутые ремни, плюс за алкоголь в крови. И начать преподавать правила дорожного движения в школе, желательно с первого класса.

Весь жизненный опыт убеждает современного русского человека в совершенно иных вещах. Что авария случаются оттого, что дороги в России дурны и узки; и что жизнь в России ценится вообще мало; и что привычка жить на «авось», без просчета последствий, иррационально, повинуясь моменту – например, выходя на встречную полосу в повороте – вообще въелась в нашу цивилизацию. Но, зная про себя все это, человек кричит: изменить закон! Ввести урок! Как будто гаишники берут взятки оттого, что нет против взяток закона или оттого, что брать взятки их учили в школе.

С патриотическим воспитанием то же самое. Воспитывает жизнь. Жизнь показывает, что дагестанцы, азербайджанцы, осетины и так далее живут в любом русском городе тесно, близко, родственно, общиной, родом, кланом, землячеством. Если кто из них загремел в милицию – по делу или нет – община тут же собирает деньги на выкуп, то есть на взятки ментам. Русские же общиной и кланом не живут ни на родине, ни, к слову, за границей. Если менты загребают в кутузку русского паренька, родители которого бедны, ему не поможет никто. И друзья русского паренька из-за этой несправедливости изливает злобу на нерусских пареньков, потому что ментам попробуй морду набей, а чернявым паренькам можно попробовать.

Внутренне все это знают, но вслух не требуют, например, реформировать милицию по грузинскому образцу, введя запрет на госслужбу для сегодняшних ментов, – и призывают к глупостям, вроде уроков патриотизма. Чему там будут учить? Величию Родины на примере истории, где столетиями князь шел на князя, и брат резал брата, и все при этом целовали крест, и тут же за деньги комплектовали дружины из врагов-половцев? И кто будет учить? Майор-отставник, для которого патриотизм – это тоска по диктатуре?

А любовь к Родине, она, как и всякая любовь – возникает из ничего, но гаснет от обманов.

Впрочем, прибавка к майорской пенсии – это хоть какой-то от уроков патриотизма прок.

2011

Я о признаках не в том смысле, в каком говорят о симптомах болезни. Я о том, что каждой цивилизации сопутствуют свои внешние проявления (например: монотеизм, письменность, обработка металлов; или: политеизм, пляски у костра, подсечное земледелие). Так где Россия – в Европе или в Азии?

Мы на работе недавно делились впечатлениями о Белоруссии и, рассмеявшись, сошлись на общем ощущении: Белоруссия – это Европа. А не Азия, каковой полным-полно в Москве, несмотря на кичливые стеклянные новостройки, – и каковой навалом даже в Петербурге, несмотря на его строгий, стройный вид.

То есть, с одной стороны, сегодняшний Минск – совковый город, где нет рекламы, где возле кинотеатров висит написанный плакатным пером «репертуар на месяц», где до сих пор на вывесках значатся «Ателье» и «Гастрономы», – а с другой стороны, он все же он часть Европы. Есть такое ощущение. Да, захваченный, опущенный и униженный колхозником Лукашенко, но все же западный город.