Дэвид Брукс - Бобо в раю. Откуда берется новая элита

В 1970-е и 1980-е сложилась интересная ситуация. Буржуазия начала контратаку. В течение целого века спор между богемой и буржуазией был односторонним. На недвусмысленные нападки богемы буржуазия отвечала с невозмутимостью диванных подушек: благосостояние лучшая месть. Они просто жили своей жизнью, как будто не замечая контркультурных атак. Буржуа могли позубоскалить на счет радикалов или высоколобых, однако обстоятельной и четко сформулированной критики богемной идеологии не выдавали. После событий шестидесятых буржуазия более не могла делать вид, что не замечает богему. Контркультура была повсюду. Личные предпочтения стали политически значимы. Буржуазия должна была сделать ответный ход.

Среди тех, кто формулировал этот ответ, были неоконсерваторы. Писатели и ученые Ирвинг Кристол, Джэймс Уилсон, Гертруда Химмельфарб, Норман Подгорец и Мидж Дектер, которые в 1970-х по-прежнему тяготели к положениям Нового курса и программы «Великое общество» [25]. Ключевую роль в зарождающемся неоконсерватизме играли ученые-социологи. В 1965 году Ирвинг Кристол и Дэниэл Белл основали журнал Public Interes, где публиковались аналитические статьи по вопросам государственной политики. Идея была в том, что, поскольку великие идеологические войны остались позади, политические диспуты будут улаживаться на основе трезвых социологических исследований. В первом номере было напечатано эссе Дэниэля Патрика Мойнихана «Профессионализация реформ», ставшее манифестом, призывом к правлению интеллектуалов: «Люди учатся управлять промышленностью и экономикой… Куда более впечатляющее развитие получили возможности по предвиденью хода событий, нежели по управлению ими». Но, подобно многим успешным журналам, Public Interes, как и сходное с ним по духу неоконсервативное издание Commentary, оказались втянуты в проект, цели которого были прямо противоположны тем, ради которых эти издания затевались. Неоконсерваторов, большинство которых составляли выходцы из низов среднего класса, возмущал антибуржуазный пафос контркультурных интеллектуалов и лидеров радикального студенчества. Поэтому в историю этого противостояния они привнесли нечто совершенно новое – внятную защиту буржуазной и обоснованную критику богемной идеологии.

Обоснование своей позиции неоконсерваторы начали с целого ряда признаний. Они согласились, что буржуазный образ жизни не является героическим и не вызывает воодушевления. «Буржуазное общество – наиболее прозаичное из всех возможных… Это общество, созданное для удобства обычных мужчин и женщин», – писал Ирвинг Кристол в своем эссе «Культура непримиримых интеллектуалов». Соответственно буржуазное общество стремится к улучшению материальных условий, не расходуя много энергии на возвышенное, на классические добродетели, на духовный рост и преобразования. Буржуазные общества не создают великих или бессмертных цивилизаций, зато стимулируют развитие успешных и счастливых. Далее Кристол пишет, что любому буржуазному обществу присуще «доброжелательное мещанство». Высокое искусство не пользуется особым уважением, зато процветает массовая культура (и у каждого фильма счастливый конец). Буржуазные общества, как правило, свободны, но не всегда справедливы. Часто узколобый грубиян добивается богатства и успеха, а по-настоящему мудрый человек прозябает в безвестности.

С другой стороны, отмечали неоконсерваторы, буржуазная культура обладает исторически неоспоримым аргументом в свою пользу – она обеспечивает развитию капитализма эффективный нравственный контекст. Акцентируя такие качества, как благоразумие, бережливость, пунктуальность, усердие, благочестие, добрососедство, ответственность и трудолюбие, эта культура сдерживает часть стяжательных инстинктов, способных превратить рыночную экономику в варварский разбой. Более того, почитание таких институтов, как семья, организованная религия, этикет, церемониал, и таких сообществ, как бизнес-клубы Ротари [26]и родительские комитеты, буржуазное общество создает препятствия, не позволяющие свободному обществу скатиться к безнравственности. Более того, напоминали неоконсерваторы, не следует недооценивать значение материального прогресса. Способность буржуазии к материальному созиданию увеличила продолжительность и качество жизни миллиардов людей по всему миру. Технологии привнесли небывалый прогресс в жизнь каждого. Предпринимательская суета едва ли покажется достойной восхищения, однако коммерция – это двигатель прогресса. Небывалую социальную мобильность также можно считать одним из достижений капитализма.

Богема, может, и стремится к духовному величию, продолжали неоконсерваторы, однако приходит зачастую лишь к оппортунистическому нигилизму и потворству собственным прихотям. Неоконсерваторы осмеивали неугомонное бунтарство контркультуры. Их оскорблял снобизм новых левых, их презрение к среднему американцу. Отрицание обычаев и авторитетов приводит не к освобождению, но к саморазрушению. Романтически настроенные искатели развенчали обывательскую мораль, однако их антиномианизм подрывает и мораль, и механизмы общественного сдерживания. Основной движущей силой становятся самодовольство и самомнение. И вот уже отцы уходят из семей, потому что союз двух родителей уже ни для кого не является святым. Дети, воспитанные в отсутствие ясных моральных ориентиров, скатываются до преступности и наркомании. Популярная культура становится еще более вульгарной. Люди приучаются видеть себя жертвами общества и в таком качестве уже не несут за себя никакой ответственности.

Неоконсерватор Гертруда Химмельфарб отмечала, что в период между 1860 и 1970 годами, то есть на протяжении индустриального века со всеми его ужасами, процент разводов в Британии и Америке сохранялся на прежнем уровне. Зато, начиная с 1970 года, когда богемность стала массовым явлением, а буржуазная культура оказалась в загоне, уровень разводов подскочил до небес, значительно вырос процент детей, рожденных вне брака, как и уровень преступности, наркомания и прочие социальные недуги. Разрушение буржуазных ценностей стало социальной катастрофой, утверждали неоконсерваторы, считая своей задачей восстановление престижа и влияния этих ценностей.

Необходимо отметить, что мечта об улаживании конфликта между богемой и буржуазией сохранялась даже в моменты его максимальной эскалации. В своей книге «Взросление Америки» 1915 года Ван Вин Брукс сетовал на социальное разделение между «машинерией самосохранения и тайной жизни». «У нас в Америке, – писал Брукс, – два общества – образованное и деловое, теоретики и практики, публика, читающая Метерлинка, и другая – аккумулирующая средства: в первой больше женского начала, во второй – мужского». Брукс хотел привести эти два менталитета к «компромиссу, выгодному для всех», «совместить идеи и вещи», сделать так, чтобы доброта и наживание добра стали совместимы. И хотя некоторые мыслители и писатели стремились к примирению, мир, по крайней мере в ходе индустриального века, был к ним не готов. А вот в информационный век орбиты идей и предпринимательства начали сближаться, и началось долгожданное примирение буржуазии и богемы.