Дэвид Брукс - Бобо в раю. Откуда берется новая элита

Само значение слова «интеллектуал» изменилось за последние 50 лет, как за полвека до этого изменилось понятие джентльмен. Когда-то интеллектуал был членом небольшой группы избранных. Затем это понятие расширялось, включая в себя все больше и больше народу. А сегодня практически утратило первоначальное значение – столь многочисленны и разнообразны претенденты на это звание. Нет больше тех утонченных интеллигентов, что жили со своими свитами в богемных пригородах Нью-Йорка, Сан-Франциско и Бостона. А есть целый класс образованных аналитиков, «формирующих общественное мнение», из-за которых старые богемные районы теперь вам не по карману, если вы не являетесь счастливым владельцем опциона и не получаете крупных авторских отчислений.

Университеты устраивают ковровые рассылки пресс-релизов, доводящих до нашего сведения, что их профессора готовы дать свои комментарии по злободневным вопросам в рамках ток-шоу на кабельных каналах. Писатели и культурологи возлюбили масскульт, и предметов научных конференций стали Мадонна, Мэрилин, Мэнсон, а то и Мэрилин Мэнсон. В 1950-х наивысшим успехом считалось попадание в поле зрения литературных критиков. Нынешний успех – это первый класс на трансатлантическом рейсе, в котором профессура порхает с конференции на симпозиум, зарабатывает мили и спорит, где самый дешевый дьюти-фри на свете. Интеллектуалы 1950-х обсуждали «За закрытыми дверями» [39], современные судачат о ставках в инвестиционных фондах.

Важность этих перемен не только в том, что за идеи стали платить неплохие деньги, а люди, их генерирующие, пользуются все более широкими возможностями. Изменилось самовосприятие интеллектуалов. Профессор Колумбийского университета Эдвард Саид критически относится к подобным тенденциям и в своей работе «Представления интеллектуала» описывает их так: «Основной угрозой интеллектуализму сегодня являются не вузы и фешенебельные пригороды и даже не ужасающая коммерциализация прессы и книгоиздания, а то отношение к собственной деятельности, которое я назову „профессионализмом“. „Профессиональный“ интеллектуал воспринимает свою деятельность, как средство заработка, как службу с девяти до пяти, когда одним глазом поглядывая на часы, другим он неустанно следит за соблюдением профессионального кодекса – не раскачивать лодку, не выходить за пределы общепринятых рамок, неустанно повышать собственную ликвидность, а главное узнаваемость». Нынешние интеллектуалы рассматривают свою карьеру в том же ключе, что и предприниматели. Они ищут рыночные ниши. Конкурируют за внимание. Раньше идеи были для них оружием, сегодня они воспринимаются как собственность. Они разрабатывают маркетинговые планы повышения продаж своих книг.

Нормана Подгореца чуть живьем не съели, когда в своих воспоминаниях 1967 года он признал, что его, как и других пишущих, питали собственные амбиции. Его книга вызвала возмущение в литературных кругах и поставила многих друзей автора в неловкое положение. Сегодня амбиции на рынке идей важны как нигде. Генри Луи Гейтс, глава кафедры изучения проблем чернокожих американцев Гарвардского университета, может спокойно заявить репортеру журнала Slate: «По натуре я предприниматель. Если бы не академическая стезя, я стал бы гендиректором. Куинси Джонс – мой кумир. У меня на стене висит портрет Вернона Джордана, а под ним – Джона Хоуп Франклина» [40].

Удивительно, что в университетах до сих пор не открылись бизнес школы для начинающих интеллектуалов. Специалисты по маркетингу и финансам выходят из учебных заведений полностью подготовленные к работе и карьере в деловом мире. Интеллектуалы же вынуждены выходить на рынок труда на ощупь – никто не на учил их окучивать фонды для получения грантов, писать аннотации к книгам коллег, у них не было семинара по маркетингу бестселлера или практических занятий по количественным методам определения когда и какая нишевая тема станет популярной и как долго продержится в топе. Сегодняшние интеллектуалы узнают о карьерных возможностях, как когда-то ученики младшей школы получали базовые знания о сексе – от плохих парней в туалете.

Если б в университетах ввели изучение интеллектуального рынка, основным пособием такого курса стали бы произведения Пьера Бурдье. Этот французский социолог пользуется большим авторитетом среди своих коллег, но за пределами академической среды его почти не читают – виной тому его непролазный язык. Бурдье поставил цель изучить экономику символического обмена, выявить правила и паттерны культурного и интеллектуального рынка. Его основной посыл в том, что все игроки выходят на этот рынок с различными видами капитала. Это может быть академический капитал (правильный диплом), культурный капитал (знания в определенной сфере или жанре искусства, тонкое понимание этикета), лингвистический капитал (языковые способности), политический капитал (влиятельная должность или связи) или символический капитал (престижная стипендия или премия).

Интеллектуалы работают на приумножение своего капитала, конвертируя его из одной формы в другую. Кто-то может попытаться обналичить знание на прибыльной работе; другой переведет свой символический капитал в приглашения на эксклюзивные конференции в роскошных декорациях; третий может попытаться обратить свой лингвистический капитал на подрыв репутации коллег и таким образом сделать себе имя, по крайней мере, заядлого полемиста. В конечном итоге, пишет Бурдье, интеллектуалы борются за монополию, дающую право возводить в сан. На олимпе каждой из сфер есть фигуры и целые институты, собстенной властью наделяющие почестями и престижем своих фаворитов среди людей, предметов изучения и дискурсов. Имеющие власть святителя влияют на вкусы, диктуют определенные методологии и определяют контуры вверенной им дисциплины.

Стать святителем, патриархом – мечта каждого интеллектуала. Бурдье рассматривает интеллектуала не в статике, но в динамике его карьеры, с чередой сменяющих друг друга воззрений, принципов и стратегий, которые применяет мыслитель в ходе конкуренции на идейном рынке. К примеру, юный интеллектуал входит в мир вооруженный одними личными убеждениями. Он быстро сталкивается с тем, что Бурдье называет «полем», с одной стороны которого дерзкие радикальные издания, с другой – степенные и солидные журналы; скучные, но исправно платящие издатели здесь, продвинутые, но нищие издательства там. Интеллектуал оказывается между соперничающими школами и их лидерами. Сложные взаимоотношения между этими и многими другими игроками на поле станут той подвижной и полной подвохов средой, в которой интеллектуал попытается создать себе имя.