Юрий Безелянский - 5-ый пункт, или Коктейль «Россия»
- Название:5-ый пункт, или Коктейль «Россия»
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Радуга
- Год:2000
- ISBN:5-05-005056-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Юрий Безелянский - 5-ый пункт, или Коктейль «Россия» краткое содержание
Перед вами не совсем обычная книга. Это и своего рода историческое исследование, и прихотливая эссеистка, и своеобразная антология высказываний… Но все посвящено основной теме: Россия, русский народ, его менталитет и характер.
5-ый пункт, или Коктейль «Россия» - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Ты — здоровый подросток, ты нимфа
не нашего быта,
я прочел о тебе в фантастической
книге «Лолита».
Засушите меня, как цветок,
в этой книге на сотой странице,
застрелите меня на контрольных следах
у советской границы…
Что ж, кажется, наш рассказ о Владимире Набокове затянулся, и пора его прерывать (пропорциональность рассказов о героях этой книги — моя головная боль). Но чем закончить? У Набокова есть строки: «Откуда прилетел? Каким ты дышишь горем?..» Поставим вопрос и мы: откуда прилетел, из какого родового древа? О корнях Набокова упомянуто вскользь в самом начале, а вот что писал сам Владимир Владимирович, цитата по сборнику его статей и интервью «Strong Opinions» (1973), что в переводе означает как «Резкие мнения»:
«РОДОВОЕ ДРЕВО. Мой отец, Владимир Набоков, был либеральным государственным деятелем, членом первого российского парламента, защитником справедливости и закона в весьма непростой империи. Он родился в 1870 году, отправился в изгнание в 1919-м, а три года спустя был убит двумя фашистского толка громилами, стараясь заслонить от них своего старого друга профессора Милюкова.
Родовые владения Набоковых соседствовали в Санкт-Петербургской губернии с родовыми владениями Рукавишниковых. Моя мать, Елена (1876–1939), была дочерью Ивана Рукавишникова, сельского барина и филантропа.
Мой дед с отцовской стороны, Дмитрий Набоков, в течение восьми лет (1878–1885), при двух царях занимал пост министра юстиции.
Предки с отцовской стороны моей бабушки, фон Корфы, прослеживаются до четырнадцатого века, между тем как в женской линии присутствует длинная вереница фон Тизенхаузенов, одним из предков которых был Энгельбрехт фон Тизенхаузен из Лифляндии, около 1200 года принимавший участие в третьем и четвертом Крестовых походах. Еще одним прямым моим предком был Кангранде делла Скала, князь Вероны, который некогда дал приют изгнаннику Данте Алигьери и герб которого, две большие собаки, держащие лестницу, украшает «Декамерон» Бокаччо (1353). Внучка делла Скала, Беатриче, вышла в 1370 году за Вильгельма, графа Оттингена, правнука толстяка Болко Третьего, графа Силезского. Их дочь стала женою фон Вальдбурга, между тем как трое Вальдбургов, отец Киттлиц, двое Полензе, десяток Остен-Сакенов и, наконец, Вильгельм-Карл фон Корф и Элеонора фон дер Остен-Сакен произвели на свет деда моей бабки с отцовской стороны, Никола, павшего в бою 12 июня 1812 года. Его жена, бабушка моей бабушки, Антуанетта Граун, приходилась внучкой композитору Карлу-Генриху Грауну…»
Это не родовые корни, это целая летопись европейской истории. А где же обрусевший князь Набок Мурза? Почему его не упомянул Владимир Набоков? Ему Запад был милее Востока?..
От Набокова — к Оцупу. Николай Оцуп о своих корнях, в отличие от Набокова, ничего не писал. Известно лишь, что родился он в Царском Селе. Отец был придворным фотографом (и, по всей вероятности, нерусским). О матери совсем ничего не известно. Николай Оцуп кончил историко-филологический факультет в Петербурге, защитил докторскую диссертацию о Гумилеве, а дальше — а дальше Париж, Высшая школа «Эколь Нормаль», где с удовольствием слушал лекции Анри Бергсона. Возвращение в Россию: «…Петербург уже с красными флагами, ошалевшими броневиками, я тоже ошалел…» В 1922 году Оцуп эмигрировал — и 36 лет «тягчайших эмигрантских зол». И кончина в Париже 28 декабря 1958 года.
Эмигранту тоже дан заказ
Родиной: расширь мои владенья,
Там, вдали, на месте нужен глаз,
Нужен слух, великие творенья
И дела народов, мне чужих,
Раскрывающие, чтобы слово
Русское запечатлело их.
Так писал Николай Оцуп. Он многое сделал: издавал журнал «Числа», писал стихи и статьи, в 1950 году опубликовал «Дневник в стихах. 1935–1950», который насчитывал 12 тысяч стихотворных строк — по оценке Юрия Иваска, «памятник последнего полувека». Вот строчки из «Дневника»:
Рано мы похоронили Блока,
Самого достойного из нас,
Менестреля, скептика, пророка
Выручил бы голос или глас…
А его лиловые стихии
С ней и с Ней (увы, «Она» была
Отвлеченной) и любовь к России,
Даже и такая, не спасла…
Разве «та, кого любил ты много»…
Но молчу, не надо эпилога.
Опорой поисков Николая Оцупа была русская литература и христианство. Пушкин для Оцупа — мерило всех духовных ценностей. Фальшивому патриотизму «с претензией подчинить себе чужие культуры» он противопоставлял национализм Пушкина, «насквозь пронизанный свободой».
Как себя чувствовал Оцуп в эмиграции? У него есть стихотворение, которое называется «Эмигрант»:
Как часто я прикидывал в уме,
Какая доля хуже:
Жить у себя, но как в тюрьме,
Иль на свободе, но в какой-то луже.
Должно быть, эмиграция права,
Но знаете, конечно, сами:
Казалось бы — «Вот счастье, вот права»:
Европа с дивными искусства образцами.
Но изнурителен чужой язык,
И не привыкли мы к его чрезмерным дозам,
И эта наша песнь — под тряпкой вскрик,
Больного бормотанье под наркозом.
Но под приказом тоже не поется,
И, может быть, в потомстве отзовется
Не их затверженный мотив,
А наш полузадушенный призыв.
Все в точности так и вышло… Пожалуй, хватит? Нет, вспомним еще одно стихотворение Оцупа:
Конкорд и Елисейские поля,
А в памяти Садовая и Невский,
Над Блоком петербургская земля,
Над всеми странами Толстой и Достоевский.
Я русскому приятелю звоню,
Мы говорим на языке России,
Но оба мы на самом дне стихии
Парижа, и Отана, и Оню.
Душой присутствуя и там и здесь,
Российский эмигрант умрет не весь,
На родине его любить потомок будет,
И Запад своего метека не забудет.
Еще один эмигрант — Борис Поплавский. Ему было 16 лет, когда он со своим отцом оказался в Константинополе. В мае 1921 года Борис Поплавский переехал в Париж, где и прошла вся его последующая жизнь, вплоть до загадочной смерти (самоубийство?) 9 октября 1935 года. Борис Поплавский прожил всего 32 года. Писал стихи и прозу, ввел в оборот определение «парижская нота». Был заметной фигурой поэзии русской эмиграции. О себе он писал: «Мы, лирические поэты, поэты субъективного, всегда останемся несозвучными эпохе, и люди правильно делают, когда загоняют нас в подполье или доводят до дуэлей или самоубийства».
Мир был темен, холоден, прозрачен,
Исподволь давно к зиме готов.
Близок к тем, кто одинок и мрачен,
Прям, суров и пробужден от снов.
Думал он: смиряйся, будь суровым,
Все несчастны, все молчат, все ждут,
Все, смеясь, работают и снова
Дремлют, книгу уронив на грудь.
Скоро будут ночи бесконечны,
Низко лапы склонятся к столу.
На крутой скамье библиотечной
Будет нищий прятаться в углу.
Станет ясно, что, шутя, скрывая,
Всё ж умеем Богу боль прощать.
Жить. Молиться, двери закрывая.
В бездне книги черные читать.
На пустых бульварах, замерзая,
Говорить о правде до рассвета,
Умирать, живых благословляя,
И писать до смерти без ответа.
Интервал:
Закладка: