Газета Завтра Газета - Газета Завтра 452 (30 2002)

Платонова пещера — символ "человеческого убожества", места обитания непросвященных людей-узников, с малых лет пребывающих в "оковах неразумия" и видящих "только то, что у них перед глазами". А перед глазами — тени проносимых кем-то перед входом в пещеру вещей. Обитатели пещеры не видят ни самих вещей, ни освещающего их Солнца. Для них существуют только видимые ими тени ("проекции", по Чижевскому), и говорят они только о том, что видят — о тенях, причем воздают "почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением" при наблюдении текущих теней и "лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее". Человек, с которого снимают оковы (некие не называемые Платоном "помощники") и которому помогают выбраться из пещеры "на солнечный свет", сначала испытает ослепление и "не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше". Но привыкнув, он сможет "смотреть и на самое Солнце" и, в конце концов, обретет "правильный взгляд". Если же, вернувшись к оставшимся в пещере узникам, этот человек попытается "просветить" их, рассказать об увиденном, то, по мысли Платона, он либо будет признан безумным, либо будет убит обитателями царства теней. Возможно, Платон описал в своей притче обряд инициации, который сам прошел, подобно своим учителям-пифагорейцам. Для нас здесь важна не биографическая подоплека платоновского сюжета, а данное самим же Платоном толкование притчи. Оказывается, вся эта история была придумана Платоном для того, чтобы показать, что происходит с человеческой душой в ее земном воплощении. Платона более всего интересуют переживаемые человеком в социуме (в полисе) психические трансформации — переход души "из более светлой жизни" к мраку и "человеческому убожеству", характерному для "области, охватываемой зрением", и наоборот — "от полного невежества к светлой жизни" — "подъем души в область умопостигаемого". Нужно сказать, что платоновские описания этих трансформаций отличаются психологической достоверностью и могут быть использованы в качестве феноменологической основы для построений психоаналитиков и психопатологов. Первым на это обстоятельство обратил внимание Фридрих Ницше, заговоривший об "идеомании Платона", состоявшей, по его мнению, в патологической устремленности в сферу эйдосов — чувственно невоспринимаемых, космических принципов смыслового оформления земной жизни. Эта неприемлемая для Ницше направленность духовно-психической жизни совершенно правильно ассоциировалась в его сознании с почитаемым Платоном и неоплатониками солнечным богом Аполлоном. В своих титанических усилиях преодолеть платонизм как способ мышления Ницше открыто встает на сторону бога подземного мрака и смерти Диониса, реабилитируя тем самым отвергнутую Платоном направленность взгляда — точку зрения убогого, "пещерного" человека.

Обозначенные Ницше противоположные жизненные ориентации — аполлоническую и дионисийскую — четко различал в своих философско-исторических размышлениях Чижевский, писавший, в частности, о борьбе этих двух начал в душе грека: "По-видимому, впервые во Фракии возник культ Вакха, чаще именуемого Дионисом, — бога экстатических порывов и экстатического творчества. Фракия и Македония сохранили в первоначальной чистоте этот оргиастический культ до сравнительно позднего времни. В VIII в. до н.э. культ Вакха из Фракии через Фессалию и Фокиду или по морю — через архипелаг — проник в Элладу, вызвав почти во всей Греции психическую эпидемию исступленного движения. Возник миф о рождении нового бога, и началась борьба двух начал: Аполлона и Диониса. Античная душа грека выходит из длительного равновесия, гармонии и светлой аполлинийской жизнерадостности, отдаваясь во власть дикого, страдающего, пьянящего Диониса. Новый бог топчет мирные созерцающие души греков и во главе буйно неистовствующих, экстатических толп совершает свое победное и шумное шествие по всей Греции". Около 400 г. до н.э. культ Диониса проникает в Рим, "чтобы нарушить относительную строгость римской жизни греко-азиатским развращением нравов", — отмечает Чижевский. Дикие ночные оргии со всевозможными излишествами, ужасами и убийствами получили эпидемическое распространение на италийской почве и были приостановлены лишь в 186 г. до н.э. вмешательством сената. Таков лишь один из множества примеров массового безумия, "коллективных галлюцинаций", приводимых Чижевским. Но пример этот очень показателен, поскольку в нем проступает основная схема толкования всемирно-исторического процесса, усвоенная Чижевским в ходе изучения "солнечной традиции". Рассмотрим эту схему подробнее.

История есть процесс социально-психический. "Однако соотношение между психической деятельностью организма и количеством энергии, поглощенной или воспринятой организмом в различных формах, не может быть точно установлено вследствии отсутствия единицы меры психической деятельности, — отмечал Чижевский. — Но априорно следует предположить, что и к психической деятельности всецело должен быть применен закон сохранения энергии и принцип эквивалентности ее другим формам мировой энергии". Из этого следует, что движущие силы истории не сводятся к таким элементам психики, как инстинкты и влечения (как думал Герцен), или к "репрессивным", по отношению к названным элементам, социальным факторам (внеэкономическое и экономическое принуждение, политическая власть, церковь и др.). Психика, согласно Чижевскому, представляет собой продукт превращения солнечной энергии. "Усиленный приток лучистой энергии Солнца превращается, пройдя ряд промежуточных стадий, в преизбыток нервно-психической, эмоциональной энергии", — утверждал он. Такой ход мысли позволил ему придать своей натуралистической философии истории ярко выраженный пафос энергетизма. Его суть — в изображении человеческой психики как модуса солнечной субстанции, т.е. феномена внеземного происхождения. Для уяснения же смысла и бессмыслицы всемирной истории важно определить, на что направлена эта дарованная человечеству энергия, ради чего она растрачивается людьми. Дело ведь не только в цикличности исторического процесса, в сменяющих друг друга периодах массового возбуждения и депрессии. Если бы всемирная история не заключала в себе ничего, кроме циклов, отображенных Чижевским в его синхронистических таблицах, человечество не вынесло бы абсурдности своего существования, пошло бы на самоуничтожение, что в настоящее время и происходит. Но все своеобразие исторического бытия обусловлено тем, что человек реагирует не только на энергетические воздействия геокосмической среды обитания, но и на смыслы, которые обнаруживает во всем сущем или устанавливает, изобретает, приписывает тому, что существует, происходит, свершается. И даже нервно-психическое возбуждение или подавленность могут рассматриваться как реакции человека на различные смыслы ("эйдосы"). Содержательно-качественное своеобразие исторического процесса, таким образом, проистекает из метафизической природы человека, неуловимой для физиков-"физиологов". Эта метафизическая сущность человека находит свое выражение в смыслополагании. Человек — единственное существо на Земле, которое, совершая свое бытие, еще к тому же и осмысливает его. Это значит, что человеческое бытие всегда имеет какую-то смысловую направленность и заданность, всегда является интенционально определенным. Скрытая телеология человеческого бытия и придает ему исторический характер, проявляясь в той или иной системе регулирующих жизненную практику ценностей. Нервно-психическое возбуждение масс само по себе не творит историю. Важно понять, какое смысловое ("эйдетическое") оформление массовой деятельности предлагают т.н. "всемирно-исторические индивидуумы". Чижевский об этой стороне дела умалчивает. Тут возможны две прямо противополжные интенции — нигилистическая, выражающая дионисийскую "волю к ничто" (влечение к беспорядку, стремление вернуться в изначальный хаос, раствориться в темной бездне первоматерии) и придающая земной человеческой жизни пафос "бытия-к-смерти", и творческая, осуществляющая аполлоническую "волю к благу" и демонстрирующая "победу над смертью". Так случилось, что западноевропейское человечество не только отвергло солнечную религиозность неоплатонизма и митраизма, но и сумело до неузнаваемости исказить светоносное по своей сути первоначальное христианство, превратив его в религию жизнеотрицания и смерти. Нигилизм тем самым определил внутреннюю историческую судьбу Запада, а в настоящее время в условиях глобальной экспансии западной цивилизации навязывает логику аннигиляции всему человечеству. Активное истребление малых народов-солнцепоклонников началось еще в эпоху так называемых "великих географических открытий". За Россию же всерьез взялись уже в ХХ столетии. Незадолго до смерти наш христианский неоплатоник Владимир Соловьев предсказывал грядущее всевластие нигилистов в России. Это пророчество сбылось. Русским космистам — и К.Э. Циолковскому, и А.Л. Чижевскому — пришлось отстаивать "аполлоническую" доктрину в эпоху "власти Тьмы".