Александр Силаев - Гуманная мизантропия

А может быть что-то третье?

Как я могу завидовать? Как я могу завидовать чиновнику, укравшему десять миллионов долларов — если я в принципе не вижу себя чиновником? Я могу завидовать только своим, другой форме жизни — не могу (как я могу завидовать бабе, которую трахает здоровенный негр — если я не баба?).

Приписывать себе повышенный инстинкт справедливости? Полноте… Не выше, чем у других. Спокойно на все смотрящих.

Ни первое, ни второе, ни их пропорция. Иногда мне кажется — это чистая злоба, которую вырабатывает какая-то железа. Но злобу ведь надо канализировать. Не могу же я обратить ее на хороших людей… Как-то не логично… И безответственно…

Коктейль «революционное состояние»: чистая злоба + чистая логика + чистая ответственность. У большинства «революционеров», я так понимаю, коктейли совсем иные… Более душевные… С них — больше трещит на утро башка.

Впрочем, возможно еще одно объяснение — перечеркивающее все остальное. Классовое чувство. Это ни в коем случае не зависть, и не желание справедливости. Это именно активная не любовь живого к живому, но с условием, что видишь и себя, и объект — персонификацией некоторой абстракции .

Но тогда — какого я класса ?

Классики его толком не описали.

— Что общего у твоих любимых Пелевина и Гарроса-Евдокимова?

— Ну, — говорю, — ненависть к окружающей действительности…

— Получается, ко мне тоже?

— Ты что — окружающая действительность? Кого ты окружаешь-то?

— А что такое — «окружающая действительность»?

— То, отчего мы страдаем.

— А конкретно?

— Ну, — впадаю в пелевинщину, — всяк индивид — сам себе пыточная машина. Большая часть в нем — это пыточный механизм. И в обществе. Чего там любить? Любить можно то хиленькое, что в нем пытается.

— Почему хиленькое?

— А будь оно сильное — кто бы его посмел?

— А как его именно?

Тут я чувствую кризис, и посылаю. К первоисточнику.

В каждом убийстве мерцает элемент самоубийства.

И онтологически : сознание дано в единственном экземпляре, но не может существовать на единичном носителе, и уничтожение иного носителя — покушение на себя.

И экзистенциально : уничтожить мир, или уничтожить себя, или уничтожить часть мира — проявление схожего: порвать договор о существовании тебя с миром.

И социально : убийц было принято убивать.

В некоем смысле убийцы — менее решительные самоубийцы.

Одно и то же «порядочный» может решить убиением себя, «живучий» — своего ближнего, а «последовательный» — грохнет массу народа, и себя под конец: например, Гитлер.

Довелось мне как-то увидеть чудо. Девочкам и мальчикам возраста младших классов надевали черную повязку на глаза. Давали случайную книжку, открытую на случайной странице, и дети читали. С той же скоростью, что обычно. Складывали паззлы. Рисовали. Повязка была честной, я проверял.

Меня заверили, что по той же методе — видят внутренние органы, видят на расстоянии. Мысли вот только не читают.

В том месте, где это делали, сие звалось — «открытие биокомпьютера». Слышал, что схожие штуки делали военные медики, звалось это по-другому, и было засекречено. А там, где я был — заходи, кто хочешь, смотри: наши веселые будни.

Посмотрел я чудо — и что?

И ничего.

Жить мне по-другому не сталось. А ведь была, наверное, точка бифуркации — можно было увлечься. Начать чего-то копать в себе, и выкопать. Примерить черную повязку со временем, щеголять. Стать этаким недосверхчеловеком .

При одном условии: если увлечься. А я вот не увлекся.

Тест на холопскую душу: обратная или прямая пропорциональность — между мерой давления и мерой сопротивления? У холопа — всегда обратная. Проще говоря: ежели тебя производственно пиздить, взъебывать и дрочить — отдача повысится? Или не надо? Лучше веровать в твою совесть, или чего там у тебя вместо? Тебе вообще как удобнее: дать задание — или сам найдешь ?

Есть предельные люди, почти не реагирующий к «пряник», и люди, почти не реагирующие на «кнут». Первым совершенно бесполезно давать права. Из любой пустоты они, своим поведением, сотворят себе злобного босса… Не получается? Они не сдадутся: пойдут на преступление, найдут себе конвой. И лишь тогда успокоятся.

Удивляюсь, как выжили мои друзья и подруги.

Один — с заморочек «личной жизни» — маялся такой логикой: жить я все равно не хочу — работать сейчас не могу — сделаю доброе дело: перебью окрестную гопоту. Ходил с ножом, но гопоту в тот день не нашел. Еще хотел купить пистолет, чтобы стрельнуть какого-то совсем омерзительного чиновника (с ножом на властную вертикаль — не солидно). Санитар российского леса закончил тебе, что его подобрали санитары — с микроинфарктом. Не пьющий человек, он влил в себя десяток бутылок водки… Дней пять вливал…

Девушка кончала с жизнью. Раза четыре, по-разному. Как-то раз взяла и съела стакан. К ней приходят — «Не мешайте, я умираю». Мало того, что выжила — съеденный стакан вообще никак не отразился на самочувствии. «Фу ты, какую ерунду стали делать». А чего стакан ела? Видимых причин не было. С общего состояния мироздания, скажем так.

У другого товарища было по расписанию: три раза в неделю — бухаем, один раз — драка, раз в месяц — очень серьезная драка. Мастеру единоборств, ему было скучно: ну филфак, ну газетки, ну водочка-селедочка… Хотя водочка-селедочка — уже лучше.

Помню, как-то спарринговались: я — лох, и он — мастер. У меня была метровая палка, и условие было — я выиграю, если дотронусь до него. Фиг ли. Не дотронулся. А палка сломалась. И носились мы в подвальной комнате, где на потолке — были его следы. Ну, мастер. Тем хуже! При таком расписании, построенном на уверенности, его риск больше, чем у меня, у обывателя, у любого.

Что еще? С кем-то судился мэр города. За кем-то гонялись бандиты. Кто-то уехал в Москву, имея в кармане 100 рублей и не имея планов — вообще. Кто-то голым гулял по зимнему московскому лесу. Кто-то бухал до чертей, заранее планируя их совокупно с капельницей… Одну девушку чуть не продали уголовнику… Кто-то дрался с ОМОНом на митинге — не ради «идейности», просто прикол… Кто-то вызывал демонов, демон зашел и они пообщались… Кто-то спал в подъездах… Кто-то сходил с ума так, что пересказывать я не буду: страшно.

Удивляюсь, что не помер вообще не один. Пока еще. И на первый взгляд — какие-то очень нормальные люди. Сейчас вот они, спустя чуток времени… Пресс-секретарь администрации. Владелец адвокатской конторы. Доцент кафедры философии. Прямо-таки «средний класс» на марше: топ-топ, шлеп-шлеп. Но это, товарищи, не «средние» и вообще не «класс». Это, я понимаю, русская интеллигенция, тщательно замаскированная. Какой такой средний класс — голым по лесу побежит?