Александр Силаев - Критика нечистого разума

Странное признание для автора нескольких книжек, но в каком-то смысле чувствую себя совсем-совсем акультурным. Не антикультурным, конечно. Нет такой культуры, даже самой причудливой, от которой бы мне хотелось схватиться за что-нибудь плохое.

Но, как сказано, акультурность. Видится условность, конвенциальность всего «самого святого». Оно, вполне вероятно, могло быть совсем-совсем иным. Воображать на тему иного притом значительно интереснее, чем забивать несчастный «культурный багаж» в пару скромных чемоданов, выделенных под то. В двадцать лет, наверное, было еще интересно. А сейчас ловлю себя на том, что, к примеру, будучи прозаиком, почти не читаю прозу, не говоря уже о поэзии, и прочей кино-музыке, и только в позиции любителя потребляю, если оно случается.

Касательно искусства — мне почти не интересно измерение, условно говоря, эстетического. Говорить про это — ну его, в том смысле я подчеркнуто не «культуролог». Онтологическое — да. К форме пожелание лишь такое, чтобы она не мешала содержанию, вычитая из него на своего рода транзакционных издержках промеж интенцией-рецепцией (что, собственно, и есть мастерство исполнения).

Если мне надо что-то оценить, поймал себя на забавном правиле. Нет, с литературой, публицистикой — понятно. Если меня мотивировать, то, наверное, мог бы писать развернутые рецензии, только мотивировать меня нечем и незачем. А вот поэзия? театр? музыка? кино? У меня же нет к этому подлинной любви, а без нее невозможен опыт, а без опыта нельзя высказаться по делу.

И вот, значит, правило: скудости моего вкуса все же хватает на то, чтобы меня пытать, к примеру, плохими стихами или плохим фильмом. Я даже знаю обычно, почему это плохо, на это хватает скудости моей аналитики. То есть могу объяснить. Из того, что хорошо, мне нравится — ну, я же темный, мы же договорились — положим, 1 %. Который что-то трогает, совпадает. Но как заценить основной массив, который не трогает?

А простое правило: хорошо все то, про что я не могу развернуто объяснить, ПОЧЕМУ оно плохо. Хорошим искусством меня тоже ведь можно пытать. К чему мне оно, если там нет меня. Но если я не могу на пальцах показать, где оно плохо, оно хорошо. И буду на том стоять. Как бы меня с этого не мутило.:)

А ведь простое правило вежливости, если вдуматься. Если бы оно работало в наших интернетах, качество жизни в оных поднялось бы на уровень. Но куда там. Все ж эксперты. Начиная с тринадцати лет от роду…

Как часто два порока и более, спаянных более-менее удачно, производят впечатление если не добродетели, то хотя бы не стыдного анкетного прочерка. Например, от обвинений человека в полнейшей ебанутости спасает лишь его полнейшая зашуганность. Жадность, компенсированная стадностью. Подлость, уравновешенная неврозом. Раздолбайство, прикрытое рабством. Одним грехом меньше, и социально приемлемое создание кажется чудищем. Ату его. А надо поздравить, погладить, задать новорожденному чудищу сахарку. Не слишком серчая на тех, чье бяка выпуклее оттого, что не прикрыта другими.

Ставка на «воспитание индивидуальности» парадоксально приводит к коллективизму. Что значит вообще — индивидуальный подход? А это значит развивать то, что лучше всегда развивается. Играешь в баскетбол — играй, читаешь книги — читай, лезешь в компьютер — лезь. Мальчик-математик свободен от физкультуры, мальчик-футболист свободен от синусов и котангенсов. Не надо «гармоническую личность» из каждого, не надо широким фронтом, надо как Наполеон — максимальная концентрация ресурсов в зоне прорыва. Предметы если не в школе, то в вузе — сугубо по выбору, никакого принуждения к типовому досугу, каждому свое. Только в крайнем случае спортсмен должен браться за книжку, а ученый за мячик (когда человек сам уже загибается, и побочный дефицит начинает мешать в главном призвании, так бывает).

Это максимизация и личного успеха, и общего блага. Но обе максимизации — при условии. Должна быть очень сложная и гармоничная социальная ткань. Другие должны прикрывать твои дефициты, а не играть на слабых местах. И если человек специалист-флюс, сколь угодно крутой специалист — он обречен на коллективизм, на встраивание в корпоративность. Поодиночке такие сдохнут.

При всей интроверсии, при всей своей мизантропии — мне кажется, я очень коллективист. В плане лояльности, корпоративности, договороспособности, и прочего такого. А чего делать-то?

Но общность из миллиона «флюсов» — цветущая сложность и непобедимый полис, а из миллиона «полугармоников», умеющих много чего, но на троечку — серость и обреченность. При этом индивидуализм в таком обществе будет зашкаливать. Вроде как сейчас в России.

Свобода кулака, как известно, ограничена носом ближнего. Но какая-то свобода кулака есть. Где вот должна кончаться свобода слова, упираясь в несвободу оскорбления? Или неважно, как это назвать — оскорбление, еще как-то — короче то, что нельзя. Понятно, что это, прежде всего, вопрос формальных определений.

Для той эпохи, которая настает, вопрос базовый. Никогда он не стоял так остро. Просто слишком многие дорвались до, слишком многое на кону. В разговор, который ранее вели сугубо специалисты, которых только на корпоративную этику натаскивали лет десять, открыт для любого. И пошло-поехало.

Ну вот, положим, нижеследующий набор фраз. За какие из них должны наступать общественный остракизм для автора и его ответственность по суду? А какие — всего лишь свобода слова?

1. «Я хочу, чтобы Иванов поскорее помер, мне было бы легче дышать».

2. «Иванов, глупышка и пустышка…»

3. «При виде Иванова меня тянет блевать».

4. «Я знаю, Иванов, что ты трус — и ты никогда не позвонишь по телефону XXX, чтобы перетереть все реально — тебе будет страшно за свое лицо, да».

5. «Распечатал текст Иванова, прочитал, порвал, повесил на крюк в туалет».

6. «Иванов, эта пародия на профессионала, с апломбом тянущая банальности 20-летней давности…».

7. «И не заебало, Иванов, хуйней страдать?».

Моя версия: приговор суда и презрение общества за 2, 4, 6 и 7. А вот 1, 3, 5 — хоть и неприятно для Иванова, но можно. Хотя фраза 1, конечно, звучит резче, чем фраза 6. Но здесь вопрос именно формы, подводить надо под нее. Что можно? Выражать СВОЕ ОТНОШЕНИЕ. Если вы желаете смерти некоему человеку, или радуетесь его смерти, но не предпринимаете насильственных действий, и никого не зовете к тому — ваше право. Ваше право блевать при любом имени, пусть это будет самое святое имя для 99 % сограждан.

Нельзя высказывать лишь одно — не обоснованные суждения. Суждение о том, какую эмоцию лично вы испытываете, всегда обосновано. Вам же виднее, что вы испытали.