Вадим Телицын - Русское иго, или Нашествие ушкуйников на Золотую Орду

Из «Жития Георгия Амастридского» [66] Георгий Амастридский (ок. 760 — ок. 806) — византийский святой, архиепископ Амастридский. Согласно исследованиям, «Житие» было написано между 820 и 842 годом известным византийским писателем, впоследствии Никейским митрополитом Игнатием. Известно лишь по единственной греческой рукописи. В «Житии» описано нападение росов на Пафлагонское побережье Малой Азии. :

«То, что следует далее, и еще более удивительно. Было нашествие варваров, руси, народа, как все знают [67] Автор говорит русах как о хорошо известном в Причерноморье народе, видимо, многочисленном. , в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия. Зверские нравами, бесчеловечные делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чем другом, что свойственно людям, не находя такого удовольствия, как в смертоубийстве, они — этот губительный и на деле и по имени народ [68] Очевидно, подразумевается популярная в Византии этимология слова «рос» — от имени библейского князя «Рош». , — начав разорение от Пропонтиды [69] Пролив Босфор. и посетив прочее побережье, достигли, наконец, и до отечества святого, посекая нещадно всякий пол и всякий возраст, не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев, но противу всех одинаково вооружая смертоубийственную руку и спеша везде пронести гибель, сколько на это у них было силы. Храмы ниспровергаются, святыня оскверняется: на месте их нечестивые алтари, беззаконные возлияния и жертвы, то древнее таврическое избиение иностранцев [70] У древнего населения Крыма — тавров — античные авторы отмечают нетерпимость к иностранцам, обычай приносить их в жертву богам (ксеноктония). Автору русы представляются прямыми потомками тавров, сохраняющими их древние обычаи. Для греческих писателей X–XII столетий русы — это тавроскифы, т. е. потомки ираноязычных кочевников Причерноморья и тавров. Не исключено, что остатки тавров действительно смешались с русами, передав им что-то из своих традиций. Подобный обычай отмечают у русов и арабо-персидские авторы Средневековья. , у них сохраняющее свою силу. Убийство девиц, мужей и жен; и не было никого помогающего, никого, готового противостоять. Лугам, источникам и деревьям воздается поклонение. Верховный Промысл допускает это, может быть, для того, чтобы умножилось беззаконие, что, как мы знаем из Писания, много раз испытал Израиль.

Пастырь добрый не был на лице телом, а духом был с Богом и, в непостижимых судах его читая, как посвященный, лицом к лицу, медлил заступлением и откладывал помощь. Но наконец, он не возмог презреть, и вот он и здесь чудодействует не меньше, чем в других случаях. Когда варвары вошли в храм и увидели гробницу, они вообразили, что тут сокровище, как и действительно это было сокровище. Устремившись, чтобы раскопать оное, они вдруг почувствовали себя расслабленными в руках, расслабленными в ногах и, связанные невидимыми узами, оставаясь совершенно неподвижными, жалкими, будучи полны удивления и страха и ничего другого не имея силы сделать, как только издавать звуки голоса» [71] Sevcenko I. Hagiography of the Iconoclast Period // Iconoclasm. Birmingham, 1977. P. 121–127. .

Из «Сочинения патриарха Фотия» [72] Константинопольскому патриарху Фотию (ок. 810— после 886) принадлежит несколько сочинений, в которых упоминается народ рос. Эти упоминания — одни из первых, наряду с «Житиями» Георгия Амастридского и Стефана Сурожского. Фотий (низложен в 867 году) стал непосредственным свидетелем нападения русов на Константинополь в 860 году. Выдающийся литератор, полемист и канонист, Фотий оставил две речи-беседы, которым позже было дано название «На нашествие росов». Через семь лет Фотий написал «Окружное послание» к «восточным патриархам», где снова упомянул нападение 860 года, однако росы уже называются «подданными и друзьями», а также упоминается о крещении этого народа. Речь в данном случае, очевидно, идет не о Киевской Руси. : «…Я вижу, как народ грубый и жестокий окружает город, расхищает городские предместья, все истребляет, все губит, нивы, жилища, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей — всех поражает мечом, никого не жалея, ничего не щадя, всеобщая гибель! Он, как саранча на жатву и как плесень на виноград, или, лучше, как зной или Тифон [73] В греческой мифологии чудовище с сотней драконьих голов. , или наводнение или, не знаю, что назвать, напал на нашу страну и истребил целые поколения жителей…

Где теперь царь христолюбивый [74] В это время император Михаил III воевал с арабами. ? Где воинство? Где оружия, машины, военные советы и припасы? Не других ли варваров нашествие удалило и привлекло к себе все это? Царь переносит продолжительные труды за пределами империи, вместе с ним отправилось переносить труды и войско; а нас изнуряет очевидная гибель и смерть, одних уже постигшая, а к другим приближающаяся. Этот скифский [75] «Скифами» по античной традиции в византийской литературе называли племена, жившие на территории бывшей Скифии, хотя какие-то остатки действительных скифов кое-где в Причерноморье и в Крыму могли еще сохранятся. и грубый, и варварский народ, как бы выползши из самых предместий города, подобно полевому зверю, истребляет окрестности его…

…Народ неименитый, народ несчитаемый (ни за что), народ, поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времени похода против нас [76] То есть ставший известным, знаменитым. , незначительный, но получивший значение, уничиженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий [77] В Причерноморье в это время сохранялись остатки кочевых ирано- и тюркоязычных племен. В отношении руси этот эпитет, возможно, применен в том значении, в каком его употребляли авторы X века: «дромиты», то есть непоседы, часто меняющие место жительства. , гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна, и истребил живущих на этой земле, как полевой зверь траву или тростник или жатву… Все было наполнено мертвыми телами, в реках вода превращалась в кровь; источники и водоемы, одни нельзя было распознать от того, что вместилища их были завалены мертвыми телами, от других оставались совершенно неясные следы прежнего вида, потому что брошенное в них наполняло остальные их части…. Пещеры наполнились ими, горы и холмы, лощины и овраги нисколько не отличались от городских кладбищ. Таких страданий было исполнено это разрушение; так зараза этой войны, несомая на крыльях грехов наших, пролетала всюду, погубляя все встречавшееся!