Итоги Итоги - Итоги № 37 (2013)

— Это правда, что вас крутили по радио под Олимпиаду?

— Была такая станция Radio Moscow World Service, которая вещала на английском языке. Заведовал там репертуаром наш хороший приятель. Органы почему-то решили, что никто из граждан не будет это радио слушать, раз оно на английском. Там были новости и музыка. Но это радио звучало у всех таксистов, поскольку там была «Машина». Так продолжалось год. Потом нашего приятеля выгнали, но раскрутка получилась бешеная. Больше того, многие думали, что если радио на английском, значит, это нас на Би-би-си крутят или еще где-то на «голосах». Это еще больше поднимало наши акции. И в итоге вышло лучше, чем если бы нас крутанули на Би-би-си.

— А с «Мелодией» как складывались отношения? Говорят, вначале вам отказали в записи, а потом выпустили бутлег.

— Там многие к нам хорошо относились, даже сотрудники КГБ. Поэтому в надежде на то, что проскочит, нас записывали. «Приезжайте, есть четыре смены». Мы приезжали, и это было счастье. Но потом худсовет все это дело рубил. А когда случилась перестройка и они поняли, что все можно, то решили наверстать упущенное. В 87-м году, не спросив нас, слепили из этих записей диск под названием «В добрый час». Мне позвонили и сказали: «Беда! В ГУМе из-за пластинки «Машины времени» людей убивают». Я подумал: «Да будет врать-то». Пока на следующий день не увидел — не поверил. Записи были вполне кондиционные, но я бы их не так компоновал, не так бы назвал диск. Но плюсы перевесили минусы, я был страшно рад. Потому что до этого вышла только одна пластинка в Америке под названием «Охотники за удачей», которую тоже выпустили без нашего ведома.

— Кто?

— Kismet Records, такая пиратская компания, она и Высоцкого выпускала.

— Об этом сразу узнали органы?

— Почти. Приходил гэбэшник в Росконцерт, долго выяснял, как же это произошло. Я ему объяснил, что мне очень не нравится эта история, потому что нас не спросили, к тому же записи очень плохого качества (это была правда), неизвестно, где они их взяли. И деньги, наверное, не заплатят. Он говорит: «Во-во. Они-то там, наверное, миллионы заработали. Пишите!» — «Что писать?» — «Как вы возмущены». — «Куда?» — «В агентство авторских прав!» (Оно тогда называлось ВААП.) Я написал, что мы возмущены. Честно. Уж очень погано звучало. На этом все заглохло. А потом оказалось, что ВААП, используя наше заявление, подало в суд и отсудило у компании довольно много денег. А нам ни хрена не заплатили, мы об этом даже не знали.

— Никто не осудил вас за то, что вы не на стороне вольных пиратов?

— О существовании этого диска здесь не знали. Слова «пират» тогда не было вообще. Были ларьки звукозаписи, и мы туда несли наши записи сами, не прося у них никаких денег, потому что это был единственный способ добиться того, чтобы тебя услышали.

— Почему вы судились с израильскими политиками?

— Одна из местных партий использовала наш материал в целях предвыборной агитации. Меня взбесило, что я даже не знаю, что происходит, какие взгляды меня заставляют «пропагандировать».

— Все музыканты «Машины» были и остались друзьями?

— Ну, с Кавагое и Подгородецким меня связывали профессиональные отношения, мы играли на стадионах перед огромной аудиторией, надо было хорошо звучать. Поэтому Пете, например, какие-то вещи прощались.

— Какие?

— Это из области очень тонких материй. Я в Ливерпуле брал интервью у Синтии Леннон, первой жены Джона, и спросил: «А почему Пит Бест, красивый такой барабанщик, не прижился в Beatles и они его поменяли?» Она мне ответила: «Они не совпадали в чувстве юмора». Вот такие вещи очень важны. Это как гвоздик в сапоге, и тебя все время будет раздражать дилемма «Наш человек — не наш человек…»

— А вот Подгородецкий писал, что его официально выгнали за пьянство. Но при этом он был далеко не самый пьющий в группе…

— Не самый пьющий — это, пожалуй, верно. Потому что выгнали-то его не за пьянство, а за другие штуки, доставляющие удовольствие. Он становился неадекватен, спал по трое суток… А у нас в группе все, кроме алкоголя, как-то не приветствовалось. Да и пьянство наше сильно преувеличено. Мы бы работать не смогли, если бы были пьяницами.

— Обида на Подгородецкого осталась? Он ведь и книжку о «Машине» написал такую… разоблачительную.

— Книжку я не читал и читать не буду. Обида осталась не на него, а на нас самих. Когда с человеком дружишь и работаешь, то тянешь время перед расставанием до последнего. Тебе кажется: ну, еще разочек попробуем. Вдруг все образуется и будет хорошо. Хотя понимаешь: не образуется, не будет… И тут тянуть не надо. Это потерянное время. В конце концов эти люди все равно отваливались.

— И даже Ильченко?

— У Юрки масса талантов, кроме одного. Он не в состоянии сам себя реализовывать. Мало того, он и другим это не очень позволяет. Он разгильдяй внутри, совершенно хипповый человек. Каким был, таким и остался. А эта философия не предполагает серьезной деятельности вообще.

— Как-то вы сказали, что ваши корни — это Beatles и Окуджава.

— Именно так. Окуджава на меня оказал огромное влияние. Я его услышал за 10 лет до «битлов», совсем маленьким. Это было на даче, которую мы снимали в Загорянке. У родителей моего товарища Дмитрия Войцеховского — они жили по соседству — был магнитофон, и Окуджава был записан вперемежку с какой-то блатнятиной. Я уже тогда отделил одно от другого и поразился этой разнице. А что такое, в сущности, «Машина времени»? Настроение Окуджавы легло на музыку Beatles, вот и получилась «Машина».

— Вы считаете Окуджаву нетипичным шестидесятником?

— Конечно, нет. И вообще я не понимаю, что такое типичный шестидесятник. Типичными бывают только посредственности. Интеллигентские настроения 60-х были пестрыми. Я жалею, что по возрасту немного не застал это удивительное время. Но нам досталось другое, не менее веселое — конец 70-х, когда рухнула вся эта бодяга и многое стало возможно. За мной перестали ходить искусствоведы в штатском. А что касается Окуджавы, то именно с его песен я начал осваивать гитару. А в конце семидесятых Лена Камбурова взяла меня на концерт Окуджавы в Студенческий театр МГУ. И там случилось страшное. Окуджава отвечал на записки, и вот его спросили, как он относится к «Машине времени». Окуджава ответил, что ему это неблизко. И тут же прочитал конец вопроса: «Ее лидер Андрей Макаревич находится в зале». «Какая разница, кто как к кому относится!» — раздраженно бросил он. Я готов был провалиться сквозь землю. Спустя много лет мы познакомились. И первое, что я услышал от Булата Шалвовича, было: «Ради бога, извините меня за ту дурацкую историю с запиской на концерте!». Я был потрясен. Окуджава был удивительным человеком.