Эксперт Эксперт - Эксперт № 40 (2013)

По мнению главного экономиста Альфа-банка Натальи Орловой, «в условиях, когда экономика и так имеет маленькие темпы роста, урезание расходов — это дополнительный удар, который провоцирует дальнейшее замедление. Есть два выхода: либо искать средства для стимулирования инвестиций — это хороший вариант. Либо накапливать дефицит. Будет стагнация, потом рецессия».

С Орловой согласна и директор Центра развития ВШЭ Наталья Акиндинова, которая подчеркивает, что «абсолютные сокращения затронули в основном человеческий капитал». Она отмечает, что в развитых странах расходы на здравоохранение составляют не менее 5% ВВП против 3,5% в российском консолидированном бюджете.

Увеличивать же обязательства регионов в текущей ситуации равносильно их убийству. Темпы роста регионального госдолга к концу лета превысили 20% — по состоянию на 1 сентября 2013 года совокупный госдолг второго и третьего уровня бюджетной системы составил 1,6 трлн рублей против 1,3 трлн год назад. Это следует из опубликованных на прошлой неделе данных Минфина о состоянии регионального госдолга в сентябре. Дефицит регионального бюджета в целом сравнялся с дефицитом бюджета федерального и достиг уже 0,7% ВВП, или почти 500 млрд рублей.

«О каком развитии может идти речь, если дефицитные регионы будут тянуть на себе все социальные обязательства? — возмущается заместитель министра экономического развития Андрей Клепач. — Нельзя делать инфляцию фетишем и подчинять любую ситуацию “бюджетному правилу».

Во имя безопасности

Сэкономленные на здравоохранении и образовании деньги министр Силуанов перебросил на финансирование армии и инфраструктуры. Расходы на оборону в 2014 году не только не уменьшатся, но вырастут на 391 млрд рублей, или на 18,6% по сравнению с нынешним годом, — до 2489,4 млрд рублей. За три года доля оборонных расходов в федеральном бюджете вырастет с 15,7% в 2013 году до 20,6% в 2016-м. Вместо 3,1% они будут составлять 3,9% ВВП.

Статья расходов «Национальная экономика», куда входит инфраструктура, увеличится на 391 млрд рублей, или на 14,4%. К этому можно прибавить еще 150 млрд рублей из Фонда национального благосостояния, на которые Минфин собирается купить инфраструктурные облигации. «Инфраструктура — возможность увеличить потенциальный рост, и государство должно активно в этом участвовать», — говорит директор департамента Минэкономразвития Олег Засов.

Не пострадают и так называемые социальные майские указы Владимира Путина, на которые из госбюджета будет выделено 2,1 трлн рублей до 2017 года.

Василий Зацепиниз Института экономической политики имени Е. Т. Гайдара отмечает, что столь значительные оборонные расходы далеко не всегда эффективны. «Прошлогодний оборонный заказ не выполнен на 20 процентов, а деньги все ушли», — подчеркивает он.

Спикер Госдумы Сергей Нарышкинуже заявил, что ожидает жарких дебатов по поводу проекта бюджета. Он подчеркнул, что полномочия нижней палаты парламента в этой сфере за последнее время были расширены, а значит, изменения в первоначальном проекте главного финансового документа страны не исключены.

Александр Привалов

Александр Привалов

Удивительно всё-таки, что автора, родившегося двести лет назад и уже сто двадцать лет совершенно ничего не пишущего, столь многие продолжают поносить. Фонтан попсы, малограмотный шарманщик, клепальщик бессмысленных хитов и так далее, без конца, а почему? Взять хоть Беллини. Его мелодии тоже нравились (а иные и продолжают нравиться) публике, включая самую простодушную; его оркестр площе и тривиальнее, чем даже у взрослеющего Верди, не говоря уже о Верди старом, — вот у кого и вправду «ум-па-па» и «трень-брень», так это у Беллини. Но никому и в голову не придёт сказать, что Беллини — это Игорь Крутой своего времени. А про Верди подобные пошлости охотно говорят вполне культурные люди; конкретно эту, про Крутого, сказал известнейший оперный режиссёр. И ведь если взять его за пуговицу, он и сам согласится, что фраза глупая: ну кто бы вспомнил Крутого через полтора века? его и сейчас-то все забыли. Но припечатать автора «Травиаты» очень уж хочется — не устоишь.

При жизни его поносили, конечно же, куда свирепее. Даже благожелательная к нему критика слишком часто ставила предпоследнюю оперу в пример новой, как всегда бывает с мастерами, позволяющими себе развиваться. А уж те, кто пытался отвоевать у Верди толику места на афишах оперных театров, и вовсе не стеснялись в выражениях. Что писали о нём вагнерианцы, лучше не вспоминать, да и антивагнерианцы не отставали: вульгарность, тривиальность, скука, бледность... Простым опровержением всей этой брани служит то, что и составило важнейшую часть её основы: статистика. Первая же удачная опера Верди, «Набукко», за первый же сезон прошла в шестидесяти пяти театрах Европы. За те три десятилетия, что длилась основная часть карьеры маэстро (до долгого перерыва, за которым последовали «Отелло» и «Фальстаф»), в Италии поставили более полутысячи новых опер. Не канули же в Лету и продолжают появляться на сценах всего двадцать из них; двенадцать из двадцати — вердиевские. Никто не запрещает думать, что десяток поколений публики — и дирижёров! и певцов! — судит о достоинствах опер Верди глупее критиков и завистливых коллег маэстро, да только слово думать звучит тут как-то неуверенно.

Конечно же, дело не в одной зависти: сегодня она неактуальна, да и прежде не была главным мотивом. Противостояние Вагнер — Верди, чрезмерно раздутое малоценными персонажами, было на самом деле, и было вполне содержательным. Не пытаясь в трёх строках изложить сложнейшую главу истории музыки, приведу лишь один пример. Виднейший деятель той, через Альпы от нашего юбиляра, партии заявлял, что новое произведение не представляет никакой ценности, если не даёт хотя бы трёх не встречавшихся раньше аккордов. В глазах Верди такая позиция была бы немыслимой дикостью — да почему была бы ? Была. В его письмах нет-нет, да и мелькнёт сарказм по поводу новаций ради новаций, по поводу опер, сочиняемых не ради постановки, а ради клавираусцуга, не для публики, а для горстки соратников да для эстетствующих снобов. «Заявляю, что готов сделаться горячим приверженцем композиторов будущего, но лишь при условии, что их музыка будет не системой и не теоремой, а музыкой», — писал он уже под старость.

Слава Верди была неимоверно велика, особенно на родине, где его имя стало символом возрождения нации, где ему устраивали факельные шествия и буквально поклонялись. Но маэстро как-то сумел устроить так, что это всё время была слава его опер, его мелодий — да, и его имени! — но не его личности. Он ни на день не становился романтическим творцом , небожителем. Он до конца жизни не выносил, когда слово «искусство» произносили с закатыванием глаз; вокруг него никогда не вился круг обожателей и интриганов, какие клубились вокруг его прославленных сверстников и антагонистов — Листа и Вагнера. Вот и новации в его работах (почитайте музыковедов: новаций у Верди много) появляются по другому принципу: не когда их можно применить, а когда нельзя их больше не применять . Как бы пошло это ни звучало в наш поздний век, но Верди действительно писал для народа. Не для воображаемого народа, идола интеллигенции — Верди, сын трактирщика и пряхи, был из настоящего народа, и воображаемый его не занимал. Маэстро писал для тех тысяч и тысяч людей, что заполняли оперные театры Италии и Европы, и делал это чрезвычайно хорошо — порукой тому длинный ряд его триумфов, от «Набукко» (1842) до «Фальстафа» (1893).