Кнут Гамсун - Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)

Эмерсонъ прекрасно знаетъ свою способность писать подъ какимъ угодно заглавіемъ, онъ сознаетъ это во многихъ своихъ статьяхъ и признаетъ это за важнѣйшее достоинство писателя. Онъ говорить о Шекспирѣ слѣдующее: «Говоря о главныхъ достоинствахъ Шекспира, достаточно сказать, что онъ лучше всѣхъ владѣлъ англійскимъ языкомъ и могъ говорить о чемъ хотѣлъ». Объ Эмерсонѣ можно тоже сказать: «онъ владѣлъ англійскимъ языкомъ и могъ говоритъ о чемъ хотѣлъ; при чемъ онъ могъ говорить о предметахъ, совершенно не касающихся темы, и въ силу своего литературнаго дарованія умѣлъ сдѣлать ихъ относящимися къ дѣлу. Такъ, въ лекціи о философіи Платона онъ въ продолженіе пяти минутъ занимаетъ насъ литературными разговорами о Сократѣ, при чемъ его разсказъ очень хорошъ, интересенъ, живъ, и мы слѣдимъ за нимъ съ величайшимъ интересомъ.

„Сократъ, человѣкъ низкаго происхожденія, но довольно почтенный; исторія его жизни весьма обыкновенна; его внѣшность была до такой степени некрасива, что сдѣлала его мишенью для насмѣшекъ… Актеры копировали его на сценѣ, горшечники высѣкали его безобразную голову на своихъ каменныхъ кружкахъ. Онъ былъ хладнокровный малый и соединялъ юморъ съ полнѣйшимъ самообладаніемъ; отсюда происходитъ его пониманіе всякаго человѣка, съ которымъ ему приходилось сталкиваться и котораго онъ всегда поражалъ въ спорахъ, доставляющихъ ему безмѣрное наслажденіе“…

„Молодежь необыкновенно любитъ его и приглашаетъ его на свои пиршества, куда онъ идетъ ради бесѣдъ. Онъ можетъ также пить. У него самая крѣпкая голова въ Аѳинахъ, и онъ, какъ ни въ чемъ не бывало, уходитъ съ пиршества, когда вся пьяная компанія лежитъ подъ столомъ, уходитъ для того, чтобы завязать новый діалогъ съ тѣмъ, кто еще трезвъ. Однимъ словомъ, онъ такой человѣкъ, которому нашъ деревенскій людъ далъ бы прозвище „стараго воробья“. Сократъ необыкновенно любилъ Аѳины; онъ ненавидѣлъ деревню, никогда добровольно не покидалъ городскихъ стѣнъ, зналъ старыя письма, умѣлъ цѣнить народъ и философовъ и находилъ, что въ Аѳинахъ рѣшительно все лучше, чѣмъ гдѣ бы то ни было. Въ манерахъ и въ разговорѣ онъ походилъ на квакера. Бесѣдуя особенно съ утонченными людьми, онъ любилъ брать обороты и образы для своей рѣчи изъ самыхъ низкихъ сферъ, начиная съ судовыхъ котелковъ и кончая самыми неудобо-называемыми предметами хозяйства. Его мудрость напоминаетъ мудрость Франклина. Такъ, онъ однажды доказалъ человѣку, который не рѣшался итти пѣшкомъ въ Олимпію, потому что этотъ путь казался ему слишкомъ длиненъ, что онъ пройдетъ совершенно столько же у себя дома.

„Добродушный старый дядюшка со своими большими ушами, и неутомимый говорунъ…

"Онъ очень бѣденъ, но закаленъ, какъ солдатъ. Онъ въ состояніи питаться ничтожнымъ количествомъ маслинъ; обыкновенную его пищу составляютъ хлѣбъ и вода; въ исключительныхъ случаяхъ пиршества у друзей.

"Его необходимые расходы безмѣрно малы, и никто не былъ въ состояніи жить такъ, какъ онъ жилъ. Онъ не носилъ нижняго платья, верхняя же одежда у него была одна и та же и лѣтомъ и зимой. Онъ всегда ходилъ босой. Говорятъ, что для того, чтобы доставить себѣ удовольствіе, онъ по цѣлымъ днямъ бесѣдовалъ съ образованной молодежью. Онъ иногда уходилъ къ себѣ въ мастерскую и высѣкалъ хорошія или дурныя статуи на продажу. Какъ бы то ни было, но бесѣда доставляла ему самое большое удовольствіе; прикидываясь ничего не знающимъ, онъ опровергалъ всѣхъ лучшихъ ораторовъ, всѣхъ тончайшихъ аѳинскихъ мыслителей. Никто не могъ удержаться, чтобы не поговорить съ нимъ; онъ былъ чрезвычайно честенъ и любознателенъ, онъ охотно позволялъ опровергать себя, когда говорилъ невѣрно, и также охотно опровергалъ фальшивыя разсужденія собесѣдниковъ и былъ одинаково доволенъ, когда его опровергали, или когда онъ самъ опровергалъ.

"Неутомимый спорщикъ, будто бы ничего не знающій, но отличающійся недоступной никому силой пониманія и сужденія, онъ обладалъ невозмутимымъ душевнымъ спокойствіемъ и убійственной, игривой, вѣчно бодрствующей логикой: онъ обезоруживалъ самыхъ осторожныхъ своей безпечностью и мнимымъ невѣжествомъ и самымъ любезнымъ образомъ втягивалъ ихъ въ лабиринтъ ужасныхъ сомнѣній и смущеній. Самъ онъ прекрасно зналъ, какъ изъ него выпутаться, зналъ, но не обнаруживалъ этого. Его противникамъ были отрѣзаны всѣ пути къ отступленію! Онъ принуждалъ дѣлать выборъ среди страшныхъ альтернативъ, швыряя Гиппіасами и Горгіасами, какъ мальчикъ, играющій въ мячъ. Какой тираническій реалистъ! Менонъ, какъ ему казалось, тысячу разъ прекрасно разсуждалъ о добродѣтели, но въ данную минуту онъ не могъ ничего сказать, такъ чародѣй-Сократъ околдовалъ его" (Representative men, стр. 45). Все это прекрасно сказано, интересно, литературно, но безъ всякаго анализа и глубины. Настоящая характеристика Сократа не будетъ походить на Эмерсоновскую, въ ней должна быть душа. По словамъ Эмерсона, онъ хочетъ говорить о Сократѣ съ цѣлью сравнить его съ его ученикомъ Платономъ, передъ которымъ писатель преклоняется и, слѣдовательно, не можетъ быть вполнѣ безпристрастнымъ. Эмерсонъ не слѣдуетъ своему плану, онъ ни единымъ словомъ не обмолвился объ ученіи Сократа, о его позитивной философіи и объ его основномъ этическомъ характерѣ; онъ изображаетъ его какъ «невѣжественнаго интеллигента», уличнаго оратора, говоруна и тунеядца. Но за 400 лѣтъ до Рождества Христова по улицамъ Аѳинъ шаталось множество «невѣжественныхъ интеллигентовъ». Почему же ихъ имена тоже не сохранились въ продолженіе двухъ тысячъ лѣтъ? Почему Сократъ удостоился этой чести? Дѣло въ томъ, что Эмерсонъ совершенно не касается самой сути разбираемой имъ темы. Въ немъ нѣтъ психологической чуткоcти, глубокаго взгляда и нервно пульсирующей, все понимающей симпатіи. Въ критикуемомъ имъ предметѣ онъ всегда беретъ одинъ моментъ и находитъ то, что найдетъ всякій тонко-развитой человѣкъ, но не болѣе. Чисто литературный характеръ его дарованій придаетъ Эмерсону особый оттѣнокъ. Онъ представляетъ Наполеона, какъ «человѣка житейскихъ успѣховъ», «котораго нельзя назвать героемъ въ высокомъ смыслѣ этого слова». «Человѣкъ улицы найдетъ въ немъ всѣ качества и силы другихъ людей улицы». «Общество, хорошія книги, возможность быстро путешествовать, наряды, званые обѣды, безчисленные слуги, личное значеніе, осуществленіе своихъ замысловъ, роль благодѣтеля относительно окружающихъ, утонченное наслажденіе искусствомъ, картинами, музыкой, статуями, дворцами, условный почетъ, — у этого великаго человѣка было все, чего только могъ пожелать человѣкъ XIX столѣтія». «Наполеонъ былъ кумиромъ обыкновенныхъ людей, потому что онъ въ наивысшей степени обладалъ качествами и силой обыкновенныхъ людей». «Въ немъ нѣтъ никакихъ чудесъ, ничего сверхъестеетвеннаго; онъ работникъ во всѣхъ областяхъ, онъ работаетъ надъ чугуномъ, деревомъ, желѣзомъ, на землѣ и подъ землею, онъ архитекторъ, монетчикъ, военачальникъ, онъ во всемъ неизмѣнно послѣдователенъ и разуменъ»). «Онъ смѣлъ, твердъ, способенъ на самоотреченіе, способенъ стать на задній планъ, всѣмъ пожертвовать ради своей цѣли, деньгами, войскомъ, генералами; онъ никогда не обманывается, какъ обыкновенный авантюристъ, внѣшнимъ блескомъ своихъ великихъ дѣяній». Нѣсколькими страницами ниже Эмерсонъ набрасываетъ болѣе цѣльную характеристику, которая отчасти не похожа на вышеприведенную, отчасти противорѣчитъ ей.