Кнут Гамсун - Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)

«Въ Бонапартѣ необыкновенно мало благородныхъ чувствъ. Несмотря на свое исключительно высокое положеніе среди человѣчества въ наиболѣе цивилизованный вѣкъ и среди наиболѣе развитой націи въ свѣтѣ, онъ не обладаетъ даже обычной честностью и правдивостью. Онъ эгоистиченъ и несправедливъ къ своимъ генераламъ, стремится господствовать надъ всѣмъ и приписываетъ себѣ чужія заслуги, начиная съ Келлермана и Бернадотта»…

«Онъ ужасный лгунъ. Его офиціальный органъ „Moniteur“ и всѣ его бюллетени наполнены свѣдѣніями, и онъ желалъ, чтобы общественное мнѣніе имъ вѣрило. Хуже того. Въ своей преждевременной старости онъ, на пустынномъ островѣ, хладнокровно составлялъ подложные мемуары, выдумывалъ даты и числа. У него не было никакой совѣсти. Онъ могъ красть, клеветать, убивать, топить, отравлять, словомъ, поступать такъ, какъ того требовали его интересы. Въ немъ не было благородства, — одна лишь пошлая ненависть. Онъ былъ необыкновенно самолюбивъ, вѣроломенъ, обманывалъ въ картахъ; онъ былъ удивительный болтунъ; онъ вскрывалъ чужія письма и потиралъ отъ удовольствія руки, когда ему удавалось узнать какую-нибудь интимную тайну изъ жизни окружающихъ его мужчинъ и женщинъ. Онъ любилъ хвастаться тѣмъ, что „ему все извѣстно“. Онъ совался рѣшительно во всякія дѣла, изобрѣталъ новые фасоны дамскихъ платьевъ, подслушивалъ тайно на улицахъ крики „ура“ и восхищенные отзывы толпы; у него были грубыя манеры. Онъ держалъ себя съ женщинами съ низкой фамильярностью. У него была привычка, когда онъ находился въ хорошемъ расположеніи духа, щипать ихъ за щеки и дергать ихъ за уши; мужчинъ же онъ теребилъ за бороды и за уши»… «Неизвѣстно, подслушивалъ ли онъ у замочныхъ скважинъ, во всякомъ случаѣ, онъ никогда не былъ въ этомъ уличенъ. Однимъ словомъ, когда вы сорвете съ него ореолъ блеска и могущества, то вы увидите, что имѣете дѣло даже не съ джентльменомъ».

Но «не вина Бонапарта, что люди оставили его, онъ дѣлалъ все, что могъ, и грѣшилъ только тѣмъ, что не слѣдовалъ принципамъ морали».

Вотъ оно, наконецъ!

Разсматривая Эмерсона, какъ философа, не надо забывать, что онъ унитарій. Въ основаніи всѣхъ его мыслей лежатъ слѣдующіе христіанскіе принципы: человѣкъ, грѣхъ, наказаніе, Богъ. Въ критикѣ онъ моралистъ, въ философіи — унитарій. Унитарная религія даетъ больше простору для спекулятивной философіи, чѣмъ выноситъ «либерально» настроенный служитель Божій; съ другой стороны, она является обороной противъ безумнаго метафизическаго радикализма. Унитарная философія вращается между знаніемъ и вѣрой; она мудра, какъ змѣй; кротка, какъ голубица; то она срываетъ яблоко познанія въ земномъ Эдемѣ, то пристально всматривается въ великаго фетиша и слѣдитъ за тѣмъ, какъ онъ отрицательно качаетъ головой.

Чего унитарная философія не можетъ основательно выяснитъ спекулятивнымъ путемъ, тому она заставляетъ вѣрить на слово, и къ тому пункту, къ которому не могли притти всемірные позитивисты въ продолженіе тысячелѣтій, къ этому пункту унитарная философія вѣры приходить въ болѣе короткое мгновеніе, чѣмъ то, въ которое можетъ появиться мысль: къ связи и результату.

Пріятная и относительно легко достижимая философія, гавань жизни и смерти, утѣшеніе, покой и наслажденіе усталому человѣческому сердцу, спекуляція, которая сильна именно въ своей слабости, т.-е. въ возможно меньшемъ размышленіи.

Эмерсонъ унитарій. Его философія состоитъ наполовину изъ мышленія, наполовину изъ вѣры, — въ ней нѣтъ ни малѣйшихъ сомнѣній или исканій, но отъ самаго начала готовое философское рѣшеніе. Для него не имѣютъ никакого интереса наблюденія, сравненія, опытъ, гипотеза и всѣ индуктивные способы спекуляціи. «Философія — это Платонъ» (Собр. Fortnightly Review IX, 1883).

И этотъ человѣкъ, не имѣвшій никакой школы, никакой системы, не создавшій ни одной новой мысли, даже не принявшій ни одной новой мысли, не оставившій ни одного оригинальнаго произведенія — этотъ человѣкъ считается единственнымъ американскимъ философомъ! Въ энциклопедическихъ словаряхъ о немъ говорится слѣдующее: «Эмерсонъ, Р. В., сѣверо-американскій поэтъ и философъ. Произведенія Representative men».

Почему же имя Эмерсона вообще связано съ понятіемъ о мышленіи?

Во-первыхъ, потому, что онъ единственный представитель философіи въ обширной Американской странѣ, во-вторыхъ, потому, что онъ дѣйствительно обладаетъ способностями заинтересовывать публику: онъ пишетъ въ высшей степени литературно. У него счастливая способность эссеиста, и онъ съ тактомъ примѣняетъ ее. Онъ можетъ писать прекрасные парадоксы красивымъ и подходящимъ къ темѣ философскимъ языкомъ; онъ мастеръ составлять отполированныя сентенціи, заниматься мозаичной работой. Въ скучные моменты онъ вдругъ поражаетъ насъ фразой, которая развѣвается какъ шелковое знамя по вѣтру; онъ заставляетъ насъ внимательно слѣдить за его изящными противорѣчіями и удивляться его смѣлымъ предположеніямъ; онъ не смигнувъ, заводитъ въ лабиринтъ наше логическое мышленіе.

Но онъ не мыслитель. Въ немъ слишкомъ много легкомыслія и женственности. Въ одной статьѣ Эмерсонъ самъ признается въ этомъ, говоря: «мнѣ доставляетъ удовольствіе говорить то, что я думаю. Но если меня кто-нибудь спроситъ, почему я рѣшаюсь такъ говорить, или почему я вообще такъ говорю, то я почувствую себя самымъ безпомощнымъ смертнымъ».

Для философіи, относительную оригинальность которой Эмерсонъ такъ сильно оттѣняетъ, тамъ слишкомъ мало доказательствъ и основаній.

Что же представляетъ собою Эмерсоновская философія?

«Философія — это отчетъ, который человѣческій разумъ отдаетъ себѣ объ устройствѣ міра. Въ ея основаніи могутъ лежать два главныхъ факта: во-первыхъ, единство или тожество, во-вторыхъ многообразіе или различность» (Representative men, стр. 27).

Прекрасно! Философія представляетъ собой съ одной стороны одно, а съ другой стороны нѣчто совершенно противоположное.

Почему бы и нѣтъ? Мы привыкли ко всякимъ заявленіямъ со стороны философовъ.

«Мы приводимъ всѣ всегда къ единому и улавливаемъ такимъ образомъ проникающій ихъ законъ; мы замѣчаемъ ихъ наружное различіе и внутреннюю тожественность», продолжаетъ онъ нѣсколько научно-туманнымъ тономъ. «Но всякій умственный актъ, воспріятіе тожества или единства, — познаетъ также различіе вещей. Невозможно говорить или мыслить, не охватывая этихъ двухъ понятій. Человѣческая мысль хочетъ найти одну причину для многихъ дѣйствій… фундаментальное единство».

Неожиданно Эмерсонъ цитируетъ изъ Ведъ.

«Внутри солнца — свѣтъ, внутри свѣта — истина, внутри истины — вѣчное бытіе».

Для мыслителя унитарія нѣтъ ничего болѣе ненавистнаго, какъ притти къ результату, не найдя связи. Онъ исписываетъ полстраницы in octavo, чтобы изложить тайну вѣчнаго бытія.