Кнут Гамсун - Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)

Онъ исходитъ точно изъ данной точки, говоря, что онъ вполнѣ увѣренъ въ существованіи Бога. Интересно было бы спроситъ, есть ли у него письменное доказательство?

Затѣмъ, на 3 1/2 строчкахъ, онъ развиваетъ мысль, до какой степени противорѣчивы въ философіи два преобладающихъ начала — позитивный и субъективный или, по его болѣе близкому опредѣленію: актъ, міръ, причина и Богъ. «Тенденція перваго кардинальнаго понятія есть уклоненіе отъ организаціи (!), это чистое знаніе; цѣль же другого заключается въ высшей инструментальности или умѣніи пользоваться средствами».

Послѣ этого опредѣленія, которое кажется мнѣ нѣсколько слишкомъ разсудочнымъ, Эмерсонъ вдругъ бросаетъ одну изъ своихъ ясныхъ и краткихъ фразъ, которая сразу открываетъ въ немъ унитарія и показываетъ намъ, какое положеніе онъ занимаетъ между мышленіемъ и вѣрой.

«Всякій мыслитель темпераментомъ или привычкой примыкаетъ къ тѣмъ или другимъ богамъ нашихъ чувствъ. Его религія влечетъ его къ единству, его разумъ или его чувства — къ многообразію. Слишкомъ быстрый переходъ къ единству и слишкомъ сильное служеніе многообразію являются двойною опасностью спекуляціи». Человѣкъ паритъ между небомъ и землей и такъ хорошо себя чувствуетъ, что восклицаетъ, — нѣтъ никакой опасности парить между небомъ и землей! Пойдите сами и попробуйте!

Что же, однако, представляетъ собою философія Эмероона? Эмерсоновская философія это Платонъ. Платонъ для него — наивысшій историческій мыслитель.

«Платонъ — это философія, философія — это Платонъ! „Будь не самимъ собой, а будь платонистомть“. „Слава Платона зиждется не на силлогизмѣ или мастерскихъ образахъ сократовскихъ разсужденій и не на какомъ-нибудь тезисѣ, напримѣръ, на безсмертіи души. Онъ болѣе чѣмъ ученый, геометръ или пророкъ съ особой миссіей, онъ представляетъ собой привилегію интеллекта, или, иначе говоря, способность возводитъ каждый фактъ въ послѣдовательномъ порядкѣ отъ одной ступени къ другой и такимъ образомъ раскрывать въ каждомъ фактѣ зародышъ распространенія и послѣдовательнаго роста. Платонъ неизмѣнно идетъ по своему пути, не имѣющему конца, но бѣгущему безпрерывно вокругъ всей вселенной“.

Между „фактами“, которые Платонъ возвелъ въ послѣдовательныя ступени, Эмерсонъ указываетъ на его ученіе о безсмертіи души и прибавляетъ: „То, что исходитъ отъ Бога къ намъ, снова возвращается къ Богу“. Онъ любитъ Платона за то, что тотъ постоянно думаетъ о Богѣ. „Человѣческая душа, это отдѣлившійся отъ бога божественный элементъ; тѣло не можетъ учить мудрости, это можетъ дѣлать одинъ только Богъ“.

Онъ восхваляетъ Платона за то, что онъ уже въ древнія времена нашелъ, что поэзія, пророчества и глубокое проникновеніе мыслью въ глубь вещей исходятъ изъ мудрости, стоящей внѣ человѣческой власти».

Наконецъ, онъ преклоняется передъ Платономъ за то, что самъ больше всего любитъ и цѣнитъ, что онъ величайшій служитель Бога. «Платонъ находится между истиной и мышленіемъ каждаго человѣка. Онъ проникъ въ тѣ міры, въ которые не можетъ проникнуть человѣкъ во плоти; онъ видѣлъ муки душъ, слышалъ приговоръ Судьи»…..

«Я поразился необычайной современностью его духа и формы. Здѣсь виденъ зародышъ той Европы, которую мы хорошо знаемъ, вся длинная исторія ея искусствъ и войнъ; всѣ характерныя черты ея уже выражены въ мысляхъ Платона; до него никто ихъ не выражалъ. Съ тѣхъ поръ Европа распалась на сотни историческихъ областей, но это не прибавило ни одного новаго элемента къ исторіи Европы, созданной Платономъ».

Платонъ представляетъ собою Европу, философію, почти литературу…

«Мы находимъ въ Платонѣ доказательство всѣхъ противоположныхъ воззрѣній по всякому великому вопросу».

Вышеупомянутыя цитаты ярко характеризуютъ удивительную способность Эмерсона говорить о вещахъ, вслѣдствіе чего на нихъ слѣдуетъ обратить особенное вниманіе, за исключеніемъ, впрочемъ, цитаты. «Платонъ представляетъ собой Европу, философію и литературу», которая не представляетъ собою никакой важности; она, въ сущности, не болѣе какъ американское преувеличеніе и есть только доказательство хорошаго американскаго стиля. Но логическое содержаніе другихъ цитатъ заслуживаетъ подробнаго разсмотрѣнія.

Эмерсонъ приходитъ въ восхищеніе отъ Платона, какъ отъ безошибочнаго мыслителя. Онъ сумѣлъ оцѣнить всю Европу, которая не пріобрѣла ли одного новаго элемента, не предвидѣннаго философомъ. Такъ какъ Платонъ находится «между истиной и мышленіемъ каждаго человѣка», то всякій долженъ пройти мимо или черезъ самого Платона для достиженія истины. «Мы находимъ въ немъ доказательства всѣхъ противоположныхъ воззрѣній по всякому великому вопросу» — доказательства за и противъ!

Несмотря на то, что Платонъ обладалъ такимъ даромъ разсужденія, это все же не сократовскіе мастерскіе образцы. «Но все-таки Платонъ гораздо выше Сократа и всемірныхъ „геометровъ“, онъ представитель привилегіи интеллекта!

Далѣе въ своемъ трактатѣ о Шекспирѣ онъ совершенно правильно замѣчаетъ, что всякая оригинальность относительна „и что каждый мыслитель оглядывается назадъ“. Онъ говоритъ, что „великіе люди лучше узнаются по своему всеобъемлющему духу, чѣмъ до оригинальности“. „Нетрудно замѣтить, что все лучшее, написанное или созданное геніемъ, явилось плодомъ трудовъ не одного человѣка, а тысячи людей“, и въ подтвержденіе своей мысли онъ приводитъ Библію. Въ своей же главѣ о Платонѣ, которая составляетъ одну изъ семи главъ его главнаго философскаго сочиненія, Эмерсонъ говоритъ діаметрально противоположное. „Платонъ это философія, и философія — это Платонъ“. „Онъ проникъ въ міры, въ которые не можетъ проникнуть человѣкъ во плоти“. Въ своихъ твореніяхъ „Платонъ показываетъ зародышъ той Европы, которую мы такъ хорошо знаемъ. Ея длинная исторія искусствъ и войнъ, всѣ ея характерныя черты уже выражены Платономъ, — до него никто не выражалъ ихъ“.

Между всѣми названными изреченіями нѣтъ никакихъ промежутковъ въ годахъ или перемѣнъ въ философскихъ воззрѣніяхъ автора. Они всѣ написаны въ продолженіе трехъ недѣль и на 95 страницахъ in octavo.

Показавъ самымъ яснымъ образомъ оригинальность Платона, который „проникъ въ невѣдомые міры и предрекъ судьбу цѣлой части свѣта“, Эмерсонъ снова выходитъ изъ границъ и подвергаетъ бѣднаго читателя новому испытанію. Дѣло въ томъ, что онъ, въ концѣ-концовъ, все-таки не вполнѣ уяснилъ себѣ, въ чемъ, собственно, заключалась оригинальность Платона. По его мнѣнію произведенія Платона могли также быть произведеніями другихъ писателей; конечно, не могло быть ему подобныхъ, но все же могъ быть кто нибудь другой! Онъ совершенно ясно говорить: „Когда мы восхваляемъ Платона, то, можетъ-быть, въ немъ мы восхваляемъ цитаты Солона, Софрона и Филолая“.