Кнут Гамсун - Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)

Американцы большею частью изображаютъ на своихъ картинахъ съѣдобные предметы; изображаютъ яблоки, виноградъ, груши, рыбу, всевозможныя ягоды, ощипанные пѣтухи, сырые окорока. Часто эти картины очень значительныхъ размѣровъ, въ дорогихъ рамахъ, иногда даже украшенныхъ золотой филигранной работой. Подобныя картины не поступаютъ въ художественныя галлереи и другія художественныя учрежденія, онѣ раскупаются богачами для украшенія столовыхъ. Такъ какъ эти картины находятъ хорошій сбытъ, то открылось цѣлое фабричное производство пѣтуховъ и окороковъ. Картины пишутся съ опредѣленной цѣлью служитъ украшеніемъ столовой, поэтому ихъ пишутъ особеннымъ образомъ, яркими красками и съ рѣзкими контурами, чтобы онѣ декоративнѣе выступали на стѣнахъ. Даже окорока служатъ украшеніемъ, и на нихъ часто сажаютъ розетки или бантики. Убитая птица декоративно распластываетъ на блюдѣ свои крылья, при чемъ каждое перышко окрашено въ самые удивительные цвѣта. Эти мертвыя крылья летятъ надъ блюдомъ такъ красиво, что пріятно смотрѣть. Если подобная картина написана мало-мальски порядочно, если на ней стоитъ болѣе или менѣе извѣстное американское имя, если она въ рамѣ, на которой нѣтъ ни пятенъ, ни царапинъ, то она весьма скоро находитъ покупателя, — богачъ декорируетъ ею свою столовую. У американскаго жюри такъ мало художественнаго чувства, что оно безъ зазрѣнія совѣсти принимаетъ даже дѣтскія картины и помѣщаетъ ихъ на видномъ мѣстѣ, именно потому, что это дѣтскія картины. Къ нимъ прилѣплены записки, гласящія, напримѣръ, что художнику двѣнадцать лѣтъ и что онъ круглый сирота. Къ картинѣ, нарисованной карандашомъ и изображающей двухъ цыплятъ, привѣшена записка, въ которой говорится, что художнику пятнадцать лѣтъ и что онъ глухонѣмой и хромой. Какое дѣло эстетикѣ до милосердія? Какъ художникъ, я не задумался бы сбросить со стѣны произведеніе калѣки.

Эта картина ставитъ зрителей въ глупѣйшее положеніе и вредитъ сосѣднимъ картинамъ. Стоитъ разъ взглянуть на эту ужаснѣйшую картину, чтобы постоянно имѣть ее передъ глазами. Она производить впечатлѣніе своей отчаянной мазней, она приводитъ зрителя въ полное негодованіе, поражаетъ его воображеніе, и онъ не въ состояніи отдѣлаться отъ нея.

Если вы хоть разъ въ жизни увидите пару такихъ цыплятъ, то они уже всегда будутъ передъ вашими глазами. Они встаютъ передъ вами, когда вы всего меньше этого ожидаете, они заполняютъ собой бумагу, на которой вы собираетесь писать, они сидятъ на абажурѣ вашей лампы, прилѣпляются къ листкамъ вашего стѣнного календаря.

У нихъ такія тонкія лапы и они такъ плачевно смотрятъ на васъ, что сердце ваше разрывается.

Конечно, на выставкахъ встрѣчаются и хорошія картины, особенно если выставка обнимаетъ весь союзъ. Пейзажисты достигли въ Америкѣ наибольшаго совершенства, среди нихъ есть крупныя извѣстныя имена; они доcтигли особенной виртуозности въ изображеніи красивыхъ дубовъ. Настоящій американскій пейзажъ представляетъ обыкновенно слѣдующее: дѣвушка доитъ корову среди зеленаго луга, за которымъ разстилается большой лѣсъ и виднѣются голубыя горы на фонѣ яснаго неба. Это то же, что «лунный свѣтъ» въ литературѣ, только иначе выраженный. Американскіе художники воспроизводятъ подобные ландшафты по памяти, при чемъ работа идетъ гладко, безъ сучка и задоринки. Корова окрашена въ цвѣта колибри, лѣсъ состоитъ изъ удивительно аккуратныхъ деревьевъ, а горы изображены такъ, что онѣ должны или продавить земной шаръ или проткнуть небосклонъ своими вершинами… Такъ хочется схватить эти горныя вершины и заставить ихъ болѣе рѣзко выдѣляться на небосклонѣ, а на небо пустить хотъ небольшое облачко! Американское искусство мило, красиво, не смѣло; оно возноситъ въ голубое пространство, не касаясь міра и того, что въ немъ происходить. По своему духу и содержанію оно совершенно сходно съ американской литературой. Въ пастушеской сценѣ изображенныя лица одѣты прекрасно. Фарренгейтъ можетъ показывать до 100° жары, и трава можетъ высохнутъ отъ зноя, а пастухъ или пастушка не разстегнутъ ни одной пуговицы. Если картина представляетъ внутренность комнаты, то на стѣнѣ непремѣнно висятъ «Кроткій Утѣшитель» и Георгъ Вашингтонъ.

На піанино лежитъ раскрытый Saukey, а календарь подъ зеркаломъ показываетъ воскресенье, 23 августа. Въ комнатѣ сидятъ двое влюбленныхъ. Разстегните пуговицу, поставьте календарь на понедѣльникъ, на свободный понедѣльникъ, на голубой понедѣльникъ [14] Понедѣльникъ, въ который не работаютъ. Прим. перев. , покажите счастье и борьбу жизни! Я не требую безумствъ, тяжелаго грѣха, — это дѣло морали, — но я хочу жизни, хочу, чтобы подъ одеждой скрывалось живое человѣческое тѣло, — это дѣло искусства. Пусть изображенная на картинѣ любящая чета покажетъ намъ, что въ ея крови бьется пульсъ, что грудь дышитъ, что въ ней бушуетъ жизнь, что ихъ тѣла — тѣла живыхъ людей. Но нѣтъ, вездѣ только «лунный свѣтъ»

Въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ въ американской литературѣ тире, въ живописи — одежда. Живопись не пошла и не пойдетъ дальше, пока не будетъ брать примѣра съ другихъ странъ.

Что касается скульптуры, то американцы достигли наибольшаго совершенства въ изображеніи животныхъ. Изображеніе кошки и собаки — ихъ первая и послѣдняя задача; если же искусство разовьется, то, вѣроятно, они дойдутъ и до изображенія негровъ. Представляя типы современной жизни, американцы вѣчно вертятся на однѣхъ и тѣхъ же темахъ. Они отливаютъ бюсты Вашингтона, распятаго Христа и индѣйца въ военной одеждѣ.

Иногда намъ попадается гипсовая фигура, которая поражаетъ насъ тѣмъ, что на пьедесталѣ выгравированъ какой-то стихъ, фигура представляетъ собой женщину невыразимой красоты, американскую Венеру съ таліей не толще дѣтской шеи, а надпись говоритъ, что такой красоты можетъ достичь всякая женщина, которая купитъ и выпьетъ столько-то бутылокъ «Sarsaparilla Ayer'а». Гипсовая фигура рекламируетъ патентованное медицинское средство. Затѣмъ мы видимъ группу: женщина умываетъ довольно большого мальчика; надпись гласитъ, что всякій можетъ сдѣлаться такимъ бѣлымъ, какъ этотъ мальчикъ, если будетъ употреблять такое-то мыло. Художественное произведеніе рекламируетъ мыльный заводъ Пэра въ Бруклинѣ. Мы осуждаемъ эту профанацію искусства, можетъ-бытъ сожалѣемъ, что онъ такъ открыто служитъ рекламой, но затѣмъ вспоминаемъ, въ какой странѣ мы находимся, и одобрительно киваемъ головой этимъ гипсовымъ рекламамъ. Почему бы и нѣтъ? Онѣ не безъ юмора, и часто остроумны. Само собой разумѣется, что онѣ не имѣютъ художественной цѣны, что это только объявленіе, вывѣски предпринимателей. Но въ нихъ нѣтъ «лунной лирики», онѣ вполнѣ реальны, показываютъ человѣческое состояніе или дѣйствіе. А къ чему мнѣ индѣецъ въ повседневной жизни? Индѣецъ даже не знаетъ, что существуетъ такой феноменъ, какъ мыло. Эти произведенія ради рекламы — первые опыты національнаго американскаго искусства; они соотвѣтствуютъ публицистикѣ и, какъ таковые, составляютъ самое лучшее и оригинальное. Самая смѣлая задача художника заключается въ томъ, чтобы изобразить какого-нибудь доброкачественнаго покойнаго президента изъ тѣхъ временъ, когда носили короткія панталоны, или сдѣлать приблизительную копію Венеры Милосской. При этомъ о президентѣ художникъ знаетъ только то, что единственнымъ его талантомъ была честность, а о Венерѣ, что передъ ней преклоняется весь міръ, — она стоитъ на каждомъ окнѣ, на каждой полкѣ, въ домѣ всякаго обанкротившагося, возвышается надъ каждымъ піанино, каждый поэтъ воспѣваетъ ее. Венера — это самое высшее, что американская скульптура пытается воспроизвести, въ Парижѣ она составляетъ почти весь Лувръ. Я не говорю о ея длинной шеѣ, которая могла бы быть короче, не говорю о драпировкахъ, которыя составляютъ декорацію и которыя вмѣсто того, чтобы покрывать ея формы, скрываютъ ихъ. Я принимаю ее такъ, какъ она есть, какъ откровеніе. Я чувствую эстетическое наслажденіе, смотря на ея правильную почти безупречную красоту, но она ничего не говоритъ моей душѣ. Ею можно пользоваться, какъ закладкой для книги. Кажется, ни на одномъ рыбномъ базарѣ не встрѣтишь женщины, на лицѣ которой было бы меньше выраженія, чѣмъ у Венеры. Обыкновенно, когда человѣкъ стоитъ гдѣ-нибудь, то онъ стоитъ для чего-нибудь, а не такъ зря; между тѣмъ Венера стоитъ на своемъ пьедесталѣ безъ всякой видимой необходимости, она просто стоитъ на мѣстѣ и только красива. Она недоступная, строгая чистота, если я дотронусь до нея, то я запятнаю ее. Я не люблю этой дамы, она лишаетъ меня иллюзіи и стремленія и даетъ мнѣ лишь пустое эстетическое наслажденіе, которое не обогащаетъ меня. Одна или двѣ руки придали бы только цѣльность ея тѣлу, которое такъ мало выражаетъ. Съ нѣкоторымъ воображаемымъ «художественнымъ пониманіемъ» и аффектаціей можно, пожалуй, представить себѣ ея тѣло одушевленнымъ, а въ слѣдующій вѣкъ, когда люди будутъ еще болѣе впечатлительными, они, бытъ-можетъ, найдутъ пульсъ въ ея драпировкахъ.